|
Вдруг мне пришла благая мысль: выйти в отставку, поехать за границу на год или на два и взять Асю с собой. Задумано – сделано; и вот мы с ней на берегах Рейна, где я стараюсь заниматься живописью, а она… шалит и чудит по-прежнему. Но теперь я надеюсь, что вы не станете судить ее слишком строго; а она хоть и притворяется, что ей все нипочем, – мнением каждого дорожит, вашим же мнением в особенности. И Гагин опять улыбнулся своей тихой улыбкой. Я крепко стиснул ему руку. – Все так, – заговорил опять Гагин, – но с нею мне беда. Порох она настоящий. До сих пор ей никто не нравился, но беда, если она кого полюбит! Я иногда не знаю, как с ней быть. На днях она что вздумала: начала вдруг уверять меня, что я к ней стал холоднее прежнего и что она одного меня любит и век будет меня одного любить… И при этом так расплакалась… – Так вот что… – промолвил было я и прикусил язык. – А скажите-ка мне, – спросил я Гагина: дело между нами пошло на откровенность, – неу-жели в самом деле ей до сих пор никто не нравился? В Петербурге видела же она молодых лю-дей? – Они-то ей и не нравились вовсе. Нет, Асе нужен герой, необыкновенный человек – или живописный пастух в горном ущелье. А впрочем, я заболтался с вами, задержал вас, – прибавил он, вставая. – Послушайте, – начал я, – пойдемте к вам, мне домой не хочется. – А работа ваша? Я ничего не ответил; Гагин добродушно усмехнулся, и мы вернулись в Л. Увидев знако-мый виноградник и белый домик на верху горы, я почувствовал какую-то сладость – именно сладость на сердце. Мне стало легко после гагинского рассказа. IX Ася встретила нас на самом пороге дома; я снова ожидал смеха; но она вышла к нам вся бледная, молчаливая, с потупленными глазами. – Вот он опять, – заговорил Гагин, – и, заметь, сам захотел вернуться. Ася вопросительно посмотрела на меня. Я в свою очередь протянул ей руку и на этот раз крепко пожал ее холодные пальчики. Мне стало очень жаль ее; теперь я многое понимал в ней, что прежде сбивало меня с толку: ее внутреннее беспокойство, неуменье держать себя, желание порисоваться – все мне стало ясно. Я понял, почему эта странная девочка меня привлекала; не одной только полудикой прелестью, разлитой по всему ее тонкому телу, привлекала она меня: ее душа мне нравилась. Гагин начал копаться в своих рисунках; я предложил Асе погулять со мной по винограднику. Она тотчас согласилась, с веселой и почти покорной готовностью. Мы спустились до половины горы и присели на широкую плиту. – И вам не скучно было без нас? – начала Ася. – А вам без меня было скучно? – спросил я. Ася взглянула на меня сбоку. – Да, – ответила она. – Хорошо в горах? – продолжала она тотчас, – они высоки? Выше об-лаков? Расскажите мне, что вы видели. Вы рассказывали брату, но я ничего не слыхала. – Вольно ж было вам уходить, – заметил я. – Я уходила… потому что… Я теперь вот не уйду, – прибавила она с доверчивой лаской в голосе, – вы сегодня были сердиты. – Я? – Вы. – Отчего же, помилуйте… – Не знаю, но вы были сердиты и ушли сердитыми. Мне было очень досадно, что вы так ушли, и я рада, что вы вернулись. – И я рад, что вернулся, – промолвил я. Ася повел плечами, как это часто делают дети, когда им хорошо. – О, я умею отгадывать! – продолжала она, – бывало, я по одному папашиному кашлю из другой комнаты узнавала, доволен ли он мной или нет. |
