|
До этого дня Ася ни разу не говорила мне о своем отце. Меня это поразило. – Вы любили вашего батюшку? – проговорил я и вдруг, к великой моей досаде, почувство-вал, что краснею. Она ничего не отвечала и покраснела тоже. Мы оба замолкли. Вдали по Рейну бежал и ды-мился пароход. Мы принялись глядеть на него. – Что же вы не рассказываете? – прошептала Ася. – Отчего вы сегодня рассмеялись, как только увидели меня? – – спросил я. – Сама не знаю. Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь. Вы не должны судить меня… по тому, что я делаю. Ах, кстати, что это за сказка о Лорелее? Ведь это ЕЕ скала виднеется? Гово-рят, она прежде всех топила, а как полюбила, сама бросилась в воду. Мне правится эта сказка. Фрау Луизе мне всякие сказки сказывает. У фрау Луизе есть черный кот с желтыми глазами… Ася подняла голову и встряхнула кудрями. – Ах, мне хорошо, – проговорила она. В это мгновенье до нас долетели отрывочные, однообразные звуки. Сотни голосов разом и с мерными остановками повторяли молитвенный напев: толпа богомольцев тянулась внизу по дороге с крестами и хоругвями… – Вот бы пойти с ними, – сказала Ася, прислушиваясь к постепенно ослабевавшим взрывам голосов. – Разве вы такая набожны? – Пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг, – – продолжала она. – А то дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали? – Вы честолюбивы, – заметил я, – вы хотите прожить не даром, след за собой оставить… – А разве это невозможно? «Невозможно», – чуть было не повторил я… Но я взглянул в ее светлые глаза и только промолвил: – Попытайтесь. – Скажите, – заговорила Ася после небольшого молчания, в течение которого какие-то те-ни пробежали у ней по лицу, уже успевшему побледнеть, – вам очень нравилась та дама… Вы помните, брат пил за ее здоровье в развалине, на второй день нашего знакомства? Я засмеялся. – Ваш брат шутил; мне ни одна дама не нравилась; по крайней мере теперь ни одна не нра-вится. – А что вам нравится в женщинах? – спросила Ася, закинув голову с невинным любопыт-ством. – Какой странный вопрос! – воскликнул я. Ася слегка смутилась. – Я не должна была сделать вам такой вопрос, не правда ли? Извините меня, я привыкла болтать все, что мне в голову входит. Оттого-то я и боюсь говорить. – Говорите, ради бога, не бойтесь, – подхватил я, – я так рад, что вы, наконец, перестаете дичиться. Ася опустила глаза и засмеялась тихим и легким смехом; я не знал за ней такого смеха. – Ну, рассказывайте же, – продолжала она, разглаживая полы своего платья и укладывая их себе на ноги, точно она усаживалась надолго, – рассказывайте или прочитайте что-нибудь, как, помните, вы нам читали из «Онегина»… Она вдруг задумалась… Где нынче крест и тень ветвей Над бедной матерью моей! – проговорила она вполголоса. – У Пушкина не так, – заметил я. – А я хотела бы быть Татьяной, – продолжала она все так же задумчиво. – Рассказывайте, – подхватила она с живостью. Но мне было не до рассказов. Я глядел на нее, всю облитую ясным солнечным лучом, всю успокоенную и кроткую. Все радостно сияло вокруг нас, внизу, над нами – небо, земля и воды; самый воздух, казалось, был насыщен блеском. – Посмотрите, как хорошо! – сказал я, невольно понизив голос. – Да, хорошо! так же тихо отвечала она, не смотря на меня. – Если бы мы с вами были пти-цы, – как бы мы взвились, как бы полетели… Так бы и утонули в этой синеве… Но мы не птицы. |
