|
Гагин находился в том особенном состоянии художнического жара и ярости, которое, в виде припадка, внезапно овладевает дилетантами, когда они вообразят, что им уда-лось, как они выражаются, «поймать природу за хвост». Он стоял, весь взъерошенный и выпач-канный красками, перед натянутым холстом и, широко размахивая по нем кистью, почти свире-по кивнул мне головой, отодвинулся, прищурил глаза и снова накинулся на свою картину. Я не стал мешать ему и подсел к Асе. Медленно обратились ко мне ее темные глаза. – Вы сегодня не такая, как вчера, – заметил я после тщетных усилий вызвать улыбку на ее губы. – Нет, не такая, – ответила она неторопливым и глухим голосом. – Но это ничего… Я нехорошо спала, всю ночь думала. – О чем? – Ах, я о многом думала. Это у меня привычка с детства: еще с того времени, когда я жила с матушкой… Она с усилием выговорила это слово и потом еще раз повторила: – Когда я жила с матушкой… я думала, отчего это никто не может знать, что с ним будет; а иногда и видишь беду – да спастись нельзя; и отчего никогда нельзя сказать всей правды?… По-том я думала, что я ничего не знаю, что мне надобно учиться. Меня перевоспитать надо, я очень дурно воспитана. Я не умею играть на фортепьяно, не умею рисовать, я даже шью плохо. У меня нет никаких способностей, со мной должно быть очень скучно. – Вы несправедливы к себе, – возразил я. – Вы много читали, вы образованны, и с вашим умом… – А я умна? – спросила она с такой наивной любознательностью, что я невольно засмеялся; но она даже не улыбнулась. – Брат, я умна? – спросила она Гагина. Он ничего не отвечал ей и продолжал трудиться, беспрестанно меняя кисти и высоко под-нимая руку. – Я сама не знаю иногда, что у меня в голове, – продолжала Ася с тем же задумчивым ви-дом. – Я иногда самой себя боюсь, ей-богу. Ах, я хотела бы… Правда ли, что женщинам не сле-дует читать много? – Много не нужно, но… – Скажите мне, что я должна читать? скажите, что я должна делать? Я все буду делать, что вы мне скажете, – прибавила она, с невинной доверчивостью обратясь ко мне. Я не тотчас нашелся, что сказать ей. – Ведь вам не будет скучно со мной? – Помилуйте, – начал я. – Ну, спасибо! – возразила Ася, – а я думала, что вам скучно будет. И ее маленькая горячая ручка крепко стиснула мою. – Н.! – вскрикнул в это мгновение Гагин, – не темен ли этот фон? Я подошел к нему. Ася встала и удалилась. XII Она вернулась через час, остановилась в дверях и подозвала меня рукою. – Послушайте, – сказала она, – если б я умерла, вам было бы жаль меня? – Что у вас за мысли сегодня! – воскликнул я. – Я воображаю, что я скоро умру; мне иногда кажется, что все вокруг меня со мной проща-ется. Умереть лучше, чем жить так… Ах! не глядите так на меня; я, право, не притворяюсь. А то я вас опять бояться буду. – Разве вы меня боялись? – Если я такая странная, я, право, не виновата, – возразила она. – Видите, я уж и смеяться не могу… Она осталась печальной и озабоченной до самого вечера. Что-то происходило в ней, чего я не понимал. Ее взор часто останавливался на мне; сердце мое тихо сжималось под этим загадоч-ным взором. Она казалась спокойною, а мне, глядя на нее, все хотелось сказать ей, чтобы она не волновалась. Я любовался ею, я находил трогательную прелесть в ее побледневших чертах, в ее нерешительных, замедленных движениях – а ей почему-то воображалось, что я не в духе. |
