Она молчала, напряженно глядя на меня.

– Можно задать вопрос? – полюбопытствовал я. – Ты, в самом деле, жила в двадцатом веке?

Она ответила долгим взглядом. Затем, аккуратно подбирая слова, ответила:

– Странно слышать такой вопрос от тебя. Сэмми! Ты, правда, ничего не помнишь?

– А… мы были знакомы?

– Вообще-то да.

– А… мы были близко знакомы?

– Можно считать, что близко.

– И… насколько близко?

– Сексом мы не занимались, если ты об этом.

– А-а… – я сглотнул. – И где же мы познакомились?

– В Санкт-Петербурге. На Арьергардной улице. Летом две тысячи шестого года!

– Это невозможно!

– Неужто? А как ты думаешь, почему я здесь вообще оказалась?

Я заподозрил, что слишком многого не знаю о своей жизни. Но засек и кое-что еще – из эфира исчез голос Костяной Головы. В наушниках – ровный белый шум. Мысленным усилием я переключил симплексор на резервную частоту. Там – тоже белый шум. Это могло означать только одно – какой-то умник поставил широкочастотную помеху, прервав мою связь с «Фунтом изюма».

Подняв глаза вверх, я увидел сквозь остекление крыши небольшой белый шар с выкрашенным серебрянкой контейнером и похожей на ленту веревкой. Любой «донской казак» сказал бы, не задумываясь, что веревка под шаром – всенаправленная антенна, а контейнер – мощный широкополосный постановщик помех с ядерной батареей внутри. Именно этот невинный с виду шарик и перекрыл радиоканал моей связи с «Фунтом изюма». Ну-ну, ребятки, не надо было вам так со мною поступать…

Наташенька, превратно истолковав мой остановившийся взгляд, поплотнее запахнула кимоно и со смехом спросила:

– Куда это ты смотришь?

В принципе, она была права. Я смотрел именно туда, куда она подумала. Но у меня перед глазами стояла совсем другая картинка. Куда менее живописная и куда более кровавая. Я рыскнул взглядом по помещению и увидел в стене большой камин:

– Он действует? Или это муляж?

– Действует. Тут, говорят, бывает несколько холодных ночей в году…

– Быстро полезай в камин! Встань там и подними лицо вверх!

– Зачем?!!

– Через минуту тут будет шумно и очень опасно. От взрывов световых гранат ты можешь ослепнуть, от взрывов шумовых – оглохнуть, а от взрывов газовых – задохнуться.

– Ты так шутишь, что ли?

– Посмотри на мою седую голову! В ней железа больше, чем мозгов! Такие люди, как я, не умеют шутить!

Я подскочил к ней, сгреб в охапку – она оказалась много легче, чем я думал – и понес к камину. Отравляющие газы тяжелее воздуха. Если она встанет внутри камина в полный рост, сможет дышать чистым воздухом. По крайней мере, некоторое время.

Моя решительность, видимо, передалась Наташе. Едва я ее выпустил, как она юркнула в зев камина. Чтобы ее нижнюю часть тела сделать менее заметной, я рывком переставил одно из кресел, загораживая камин.

Что ж, пора позаботиться и о себе! Я метнулся к рундуку, вытащил носогубный фильтр, защитные очки, успел все это надеть. Когда вытаскивал из скрытого отдела «чекумашу» с патронами, в потолке над головою затрещало стекло. И влетела первая газовая граната.

Не люблю я представителей правоохранительных органов и всевозможных спецслужб, всерьез считающих себя самыми умными. То есть я их вообще не люблю, но когда они считают себя умнее всех, рука моя тянется к пистолету даже тогда, когда его нет.