— Правильно делаем, — бодро отозвался Берзалов, которого тоже терзали сомнения.

— Я что‑то не понял, дурилка я картонная… — озадаченно высказался Гаврилов. — Дальше сплошные радиоактивные поля.

— А вы обратили внимание, товарищ прапорщик, что первые две группы пропали как раз на чистой территории. Мы сейчас вроде бы как проигрываем в расстоянии, зато выигрываем в безопасности. Наша задача продержаться, как можно дольше.

— Ага, — согласился Гаврилов. — А горючее?..

— Обнаружим! — уверенно ответил Берзалов, хотя он, разумеется, сомневался. — Выйдем на какую‑нибудь узловую станцию или склад найдём. Не может быть, чтобы всё сгорело. Заправок на трассе миллион.

— Я не подумал об этом, — признался прапорщик. — Может, он нас здесь и не ждёт?

— Кто, «он»? — уточнил Берзалов.

— Наш… невидимый противник, — отозвался, нисколько не смутившись, Гаврилов.

— Будем надеяться, — отозвался Берзалов, хотя не разделял точки зрения прапорщика. Ему казалось, что его, противника, они встретят ближе к Харькову, где ему самое место. Продвинемся, обойдём по кругу, а потом уже будем бояться, думал он. Чтобы не побить ничей рекорд, мы пойдём другим путём.

И тут Колюшка Рябцев закричал, как оглашенный:

— Вижу!!! Вижу!!! Вижу!!!

— Да не ори, ты! — одёрнул его Берзалов, у которого в ушах аж зазвенело. — Оглашенный!

Прапорщик Гаврилов сказал в микрофон своим спокойным голосом, в котором, однако, звучали басовитые нотки:

— Я тоже вижу… Дурилка я картонная!.. Ох, картонная… Дубасов!!! Да не суйся ты вперёд, не суйся… мать твою… притормаживай… притормаживай…

Только после этого на экране СУО высветилась красная «галка» под номером пятнадцать. В этот момент они двигались по второстепенной дороге, и скорость уменьшилась наполовину.

— Стоп! — скомандовал Берзалов как раз перед началом квартала.

Бронетранспортёр остановился, как сноровистая лошадь, дёрнувшись корпусом вперёд, а потом — назад. Берзалов больно ударился плечом о решетку вентилятора, а Бур, который сидел впереди, рядом с водителем, выругался матом.

— Филатов! — возмутился Берзалов, — это что тебе, ралли Формулы один? — и не слушая его объяснений перешел к делу: — Чок! Рябцев старший! Архипов и Бур, за мной! — крикнул он, выскакивая через верхний люк.

Этому предшествовала минутная слабость. Казалось бы, он всё делал автоматически, как делал до этого сотни раз. Однако у него было такое ощущение, что он едва преодолевает слабость. Каждое движение давалось с трудом, словно воля была парализована, и он так разозлился на себя, что буквально заставил двигаться тело. Прыжок на землю стоил ему резкой боли в правой лодыжке, и несколько секунд он хромал, не замечая, что идёт дождь — тёплый, редкий, мелкий, и что самое время рассвета, однако небо едва угадывалось — тёмное, низкое, и почти ничего не было видно, пока вдали не блеснула молния. Только тогда он увидел то, что вначале принял за гладкую, блестящую поверхность — грязь на дороге, а плоские тени, как декорации на сцене: корявые деревья — сосны, вязы с голыми верхушками, угрюмо цепляющиеся за низкое небо. Утешило одно: Архипов и Бур покинули бронетранспортёр ещё нерасторопнее и теперь стояли перед ним, испуганно озираясь и невольно втягивая головы в плечи — после тёплого бронетранспортёра снаружи было немного зябко.

— За мной! — скомандовал Берзалов, чисто машинально передергивая затвор автомата и ставя «переводчик» на очередь.