|
Их швыряют с обрывов, закидывают каменьями, их обезглавливают, распинают, скармливают диким зверям на аренах, а иногда... иногда их топят в море или сжигают. Верховный жрец Кибелы заслонил глаза ладонями, будто бы хотел скрыть все эти картины от своего взора. - Но почему? - закричал он. - Почему, почему? - Почему? А только так и возможно управлять Империей, Сильван. Империя не допустит, чтобы в ее владениях распоряжался кто-то другой, - и неважно, хорошо он там, у себя, правит или нет. - Нет! - закричал Сильван, встал и, спотыкаясь, падая, на четвереньках пополз в сторону Вергилия, протестуя, бормоча, что не имел в виду ничего подобного, что это не так... Почему же Рим хочет сделать ему плохо? Именно потому он боится Рима, но отчего же Рим его ненавидит и желает принести ему вред? Он подобрался, стеная и вздыхая, к самому краю постели и замер, ожидая ответа. А Вергилий вместо того задал ему вопрос: - Зачем ты заколдовал царя Пафоса? Евнух застыл, глаза смотрели вопрошающе, рот мучительно пытался что-то произнести. - Зачем, Сильван? Сильван забормотал что-то о том, что надо было сломить сопротивление царя... - Сопротивление? Но сопротивление чему? С какой стати? Ты что же, думаешь, Рим проявит сочувствие к тому, что он вознамерился теперь совершить? Что?! Рим, город и Империя сыновей Волчицы?! И Рим снесет, чтобы его союзные цари пожирали собственных детей, убитых собственными же руками ради того, чтобы обрести волчью шкуру на веки вечные? Что это, как не богохульство? Нет, во имя волчицы, вскормившей Рема, во имя волчицы, вскормившей Ромула, не бывать этому! Евнух залопотал что-то о Зевсе-Волке, но был прерван. Вергилий извлек на свет имперские бумаги, укрытые малиновым шелком, с имперской монограммой, извлек документы, писанные блестящей черной тушью, тушью пурпурной и багряной, документы с печатями на каждом листе и печатями, привязанными к краю листа, - любая из страниц несла на себе герб Великого Императорского Дома с изображением волка и орла. - Вот, Сильван, государственные бумаги. Видишь эти буквы?! Август Цезарь самолично. Прочти их, если желаешь, и прими сказанное в них как приказ. Именем Рима, всей имперской мощью, предоставленными мне этими бумагами, я беру царский и священный Дом Пафоса под свое покровительство. А это покровительство, Сильван, - покровительство Рима. Гермафродиты кланялись в пояс, целовали его колени и ступни... Что именно они узнали о произошедшем, Вергилию было неведомо, однако несомненно, что известно им было достаточно. С царем же было еще сложнее, и он с очевидностью понял, что ранее с ним произошла какая-то ужасная вещь и могло стать еще хуже, а теперь все плохое позади, и помог ему в этом каким-то неведомым способом заморский гость. - Моя голова совершенно прояснилась, - сказал он, несколько удивленный таким оборотом дела, но, без сомнения, счастливый. |
