И принялась на пару с подученной Марфой жалеть, что им-де ничего и никогда такого не покажут. Алексей принялся утешать сестренку — и умоляюще посмотрел на отца.

— Тятенька, нельзя ли Матвеева попросить — пусть его люди один вечер для сестренок сыграют?

Надо ли говорить, что идея нашла у царя горячий отклик?

Еще более горячий отклик она нашла у Натальи, которую предупредил Иван Морозов. Мол, царевна отца упросила, хочет с тобой повидаться, так что ты, девка, ничему не удивляйся…

Какая она — царевна, с которой царевич не расстается?

Умная. Так что вы наверняка друг дружку поймете.

Наталья не сомневалась в своей способности обвести кого угодно. И после получения приглашения успокаивала дядюшку.

Да что там может быть такого?

Ну захотелось царевнам представление поглядеть! Да разве плохо? Пусть и ко мне приглядятся. Да пока никто ни о чем и не знает — неоткуда. Но и мне присмотреться надо. Ведь кто-то из детей меня точно в штыки примет!

С этим Матвеев был полностью согласен. И все же чувствовал опасность, ощущал ее всем телом, но откуда?

Откуда?!

Ответа не было.

Сама пьеса Софью не заинтересовала совершенно. Что словесные кружева Симеона Полоцкого, похожие на геометрически подстриженный парк — красиво, правильно, безжизненно, что сюжет — оставьте еврейские народные сказки евреям. Важно другое. Царевны должны были прятаться за специальной ширмой, чтобы не увидел их никто посторонний — они там и прятались. И что, если за ширмой оказалось на одну царевну меньше? Остальные-то визжали от восторга и внимания не обратили. А если что — Марфа скажет, что у сестренки животик прихватило. Бывает…

А Софья в это время изучающе глядела на Наталью.

С ее точки зрения — так себе. Девица, конечно, неплоха, высокая, статная, полноватая, но сейчас это модно, глаза навыкате — щитовидка? — черные, умные. Волосы гладкие черные. Мелкие белые зубки, румяные щеки, но смотрит как на ребенка. Ну да чего и ждать от девчонки.

— Ты и есть Наталья, которую за моего отца Матвеев прочит, — первой начала беседу Софья. Раскрыться она не боялась, наоборот. Ей надо было за небольшое — минут пятнадцать — время сломать защиту Натальи и понять, что внутри. А как?

А только пробить ее, чтобы наружу все тайное полезло. Иначе никак…

— Я, государыня.

— Так почему бы и не выйти? Богат, стар, на руках тебя носить будет.

Наталья сверкнула глазами, но ответила пока еще кротко.

— Не люб он мне, государыня.

— Так ведь тебе и другой никто не люб. Ни царевич Ираклий, ни сын боярский, ни купец… сватались к тебе уже, не проще ли в монастырь, да не морочить людям голову?

Наталья вспыхнула красными пятнами. Софья усмехнулась.

— По моей просьбе все о тебе разузнали. Бегала ты в деревне, сопли подолом вытирала, ни дать ни взять девка-лапотница. Но Матвеева ты не упустила. За кого б ты замуж ни вышла — все одно боярину верна будешь, благодарить весь век, что из нищеты тебя вытащил. А мужа в спину бить станешь?

— Не стану.

— Знаю я, что не люб тебе никто, а ежели мужа немилого обвести — это и не предательство вовсе, так ведь ты рассуждаешь?

— Плохо вы обо мне думаете, государыня!

— Я пока о тебе вообще не думала. Мой отец заблуждается — его и беда. Мне ты ничего сделать не сможешь. Поцарствуешь десять лет, да и в монастырь.

— Государыня!

— Неуж не знаешь, как у нас вдовые царицы заканчивают? У тятеньки моего сыновей хватает, все не перемрут, так что власти тебе не видать.