— Дак они ж на работе, им «зеленого» нельзя, — отвечал дядя Миша степенно. — В общем, в Селиваниху поехал мужик из Егорьевска навестить сваво кума. На мотоцикле с коляской поехал. Ну, в баньке попарились, потом сели самогонку пить.

— Опять мужики про свое, одна выпивка на уме! — не удержалась тетя Даша и для проформы покосилась на дядю Митю, слегка замахнулась даже.

— Да, эт точно, — охотно согласился дядя Миша. — Одно у нас на уме. В общем, ё-мэ, пили-пили они в Селиванихе, слово за слово, уж ночь на дворе. И пошел мужик этот в туалет, в огороде. Тёмна, ё-мэ, аж глаз коли. Нашел кое-как скворечник этот, сел. Тут его крыса и укусила в ногу, вот тут вота. А спьяну-то и несильно вроде болит. Ну, посмеялись, хозяин дома ему примочку из самогона на ноге сделал. А утром…

Дядя Миша сделал паузу, длинно затягиваясь всем нутром.

— Помер мужик-то городской, вот так вота. Вот тебе и крыса, ё-мэ. Она же там, в туалете, сами знаете чем в этой яме пробавлялась. Видать, заражение крови приключилось у мужика.

— Да не заражение крови, а мышьяк это, — сказала бабушка. — Крыса, наверно, была очень старая, у них мышьяк сильный, насмерть убивает.

— Неправда, Оля, как раз у молодых крыс яду больше, — возразила тетя Даша, и бабушка не стала с ней спорить — все-таки, она медсестра, почти врач, ученая.

— Ну да, ну да, — покивал дядя Миша весело. — Молодые — они такие, ядовитые. Вон, моя Маринка — уж крыса так крыса, тяпнет — мало не покажется.

— Будь уж тебе Бога-то гневить, Миша, — усовещивала соседа моя бабушка. — Ты на Маринку-то не нарадоваться должен, что она тебя блюдет, а ты ее хаешь, да на людях. Не совестно?

— Всё, всё! — потешно выставил свои ладони дядя Миша. — Молчу!

Но не тут-то было, не собирался молчать дядя Миша. Он, оказывается, еще одну историю припас, вот здорово!

— Тут в лесу под Иншино грибы пошли странные, знаете — вроде с виду как белый или березик, а на деле-то ложный гриб, ядовитый.

— Знаю, — покивал головой дядя Витя. — У него, когда сорвешь, так шляпка снизу становится розовой. И срез тоже.

— Это сатанинский гриб, различать же надо, какой он белый тебе аль березик! — рассердилась тетя Даша. — Выдумали тоже, белый…

— Наверно, Даш, наверно, — соглашается дядя Миша. — Права ты. В общем, шли по базару в Иншине молодые, муж с женой, а жена — родюха, на сносях. Смотрят — бабка грибы эти самые продает, красивые такие, загляденье просто. А молодые в грибах-то не понимают. Ну, родюха и давай мужа теребить: купи, мол, да купи мне грибочков этих, уж больно хоца жареных поесть. Он и купил, раз просит. Пожарили дома, поели. Муж-то ничего, окриял потом, а родюха…

— Неужто померла? — охнули все.

— Угу. Померла. Видать, у ней организьм не выдержал, все-таки на сносях была, бедная.

— А что же бабка та, старуха, которая грибы на базаре продавала? — спросила бабушка. — Посадили ее, привлекли хоть?

— Ну как привлекли… — дядя Миша снова принялся по-особому, гармошкой, сминать беломорину. — Пришла, конечно, милиция на базар, нашла ту старуху. Да что с ней взять-то? Грит, не знала я, что плохие грибы, я слепая стала, не разобрала. Махнули, в общем, рукой, сказали только: грех ты большой сделала, бабка, из-за двух рублей жизнь молодую погубила, да еще и ребеночка в придачу. Молись теперь до самой смерти.

Помолчали все.