Уже через пару мгновений то, что было прежде Конаном и Шумри, превратилось в два серебристых кокона, которые обезьяны вытащили из воды и поволокли по берегу. На могучее тело варвара приходилось не меньше шести мохнатых тварей, с Шумри справлялись трое.

Они были спеленуты так плотно, что не могли шевельнуть ни единым мускулом. Паутина, облепившая лицо, мешала смотреть, да и дышать можно было с большим трудом. Вскоре их прекратили тащить, когтистые лапы выпустили плечи, ноги и спины, и пленники почувствовали, что их поставили вертикально. Следом за этим уже не паутина, а настоящие путы из крепких звериных жил охватили их запястья и лодыжки. Конан и Шумри поняли, что их привязали спинами к двум деревянным столбам.

То, что это не обезьяны, а туземцы, Конан понял, еще когда толком ничего не мог рассмотреть. Звуки, которыми они переговаривались, лишь издали могли сойти за звериные: посвистывание, клекот, причмокивание. Вблизи же в этой какофонии ясно различались осмысленные интонации, слова и целые предложения. Правда, язык этот не походил на знакомые им наречия Ба-Лууун и Леопардов.

Потоки теплой едкой жидкости обрушились на головы и тела пленников. Под ее воздействием паутина растворялась, грязными комками сползала вниз. Их явно мыли. Теперь, когда лицо и глаза очистились, можно было как следует рассмотреть так ловко пленивший их древесный народец.

То были невысокие и очень подвижные существа, абсолютно голые, поросшие густой темно-коричневой шерстью. На мужчинах шерсть была гуще и темнее, чем на женщинах, дети были вообще без шерсти. На шеях их болтались украшения из звериных клыков, у женщин к этому добавлялись ожерелья из речных раковин. Волос на голове не было, их заменяла шерсть, несколько более густая, чем на всем остальном теле. Из-под низких лбов блестели темные глаза с красноватыми белками.

По-видимому, деревья играли в их жизни большую роль. На ветвях они проводили значительно больше времени, чем на земле. Из-за густых листьев на высоте десяти-двенадцати локтей проглядывали их жилища — больше похожие на гнезда из веток, сухой травы и очень крупных и длинных птичьих перьев. Голые дети с раздутыми животами прыгали с ветки на ветку, напоминая упругие черные мячи.

Несколько больших темно-фиолетовых пауков — точная копия Шохи — сновали вверх и вниз по стволам и чувствовали себя вполне уверенно и спокойно. Видимо, они были здесь чем-то вроде домашних животных: женщины и дети кормили их, наливая в миски из скорлупы ореха кокосовое молоко и мелко кроша туда рыбу. Часть пауков работала: суча ножками, плела липкую сеть между воткнутых вертикально в землю тонких палок. Женщины наблюдали за ними и по мере необходимости уносили готовые серебристые пелены, держа их двумя пальцами на вытянутых руках.

Столбы, к которым привязали пленников, были врыты в землю вблизи друг от друга, и они могли переговариваться, особенно не напрягая голоса.

— Клянусь Кромом, — проговорил Конан, отплевываясь после очередной вылитой ему на голову порции едкой воды, — это было в последний раз.

— Ты о чем? — спросил Шумри, внимательно разглядывавший все происходящее вокруг них, несмотря на периодически заливаемые глаза.

— Последний раз я не послушал твоих предчувствий, снова и прочего такого…

Шумри невесело усмехнулся.

— Да уж, воистину в последний. Боюсь, больше тебе не представится случая выбирать, слушать меня или не слушать.