К счастью, новорожденная цитра, висевшая на плече немедийца, на этот раз уцелела. Кроме нее, кинжала и меча на бедре Конана, у них ничего не осталось.

Обсохнув и отдышавшись, разом обнищавшие путники устроили недолгий совет. Нужно было выбирать одно из двух; либо пробираться вдоль каменной толщи на запад, сквозь тесно обнявшиеся, переплетенные лианами деревья, колючие кусты и осыпи валунов — в надежде когда-нибудь ее обогнуть и вернуться к прежнему направлению; либо — продолжать двигаться на юг, то есть карабкаться по почти отвесной стене, где опорой для рук и ног будут лишь узкие карнизы и трещины, да пучки сероватых кустов.

Под давлением киммерийца спутники выбрали второй путь. Была надежда, что, пройдя поверху, они отыщут свою реку, которая должна же когда-нибудь выйти на поверхность, К тому же, если и есть в этих краях развалины древних городов с подвалами, набитыми сокровищами, со скелетами, сжимающими в рассыпавшихся пальцах драгоценные рукояти клинков, то на огромном плато, с которого видны все окрестности на несколько дней пути, самое место такому городу.

Восхождение заняло полдня и оказалось довольно трудным. Мучительнее всего была жажда. Воду они не взяли, чтобы не отягощать плечи лишним грузом, но уже через короткое время после начала подъема проклинали себя за беспечность. От жажды кружилась голова и мутнело в глазах, а если стоять при этом на узком каменном выступе с пропастью за спиной… то лишь милостью светлых богов можно объяснить, отчего они не сорвались вниз, дробя черепа и кости о поросший лишайником гранит.

Не раз Шумри казалось, что он больше не выдержит. Когда он с трудом добрался до маленькой площадки, где можно было перевести дух, отлепив потную грудь от шершавого камня, и поднял голову вверх, стон отчаянья вырвался из его пересохших губ. Выше стена была совсем гладкой, почти без трещин и выступов… Неожиданно что-то белое пронеслось возле его лица, обдав прохладным ветром. Птица — та самая, что приплывала к нему ночью и оставила перья, либо очень похожая на нее — села на скалу в двух локтях от его измученного тела. Немедиец обрадовался ей, словно доброй знакомой или радостной вестнице. Ее черные круглые глаза смотрели на него с осмысленным, почти человеческим выражением. «Приободрись! — словно хотела сказать ему птица. — Осталось немного!» Шумри оглянулся на Конана, чтобы тот тоже взглянул на светлую вестницу, но киммериец уже был локтях в десяти выше него, взбираясь медленно, но безостановочно и упорно. От его распластанной вертикально фигуры, загорелой до цвета темной бронзы, с отросшей ниже лопаток гривой черных волос, исходила спокойная сила. С благодарностью взглянув на птицу и улыбнувшись ей, Шумри снова пополз вверх…

— Клянусь Кромом, сюда стоило карабкаться, хотя бы для того, чтобы взглянуть вниз! — воскликнул Конан, когда они, одолев последний каменный барьер, растянулись на прохладной траве вершины.

— Да… глядя на это, начинаешь понимать, отчего боги редко сходят на землю, но предпочитают смотреть на нее сверху, — заметил Шумри, еле шевеля распухшим от жары языком.

Долго любоваться на раскинувшийся под ними зеленый, палевый и голубой мир они не стали: нужно было срочно отыскать воду и припасть к ней, пока душа не выскользнула из иссушенного тела. К счастью, ручей им попался скоро: прохладная быстрая лента искрилась в траве, и они не отрывались от нее до тех пор, пока не стали задыхаться.

— Послушай, — ополоснув лицо и намочив волосы, удивленно сказал Конан, — куда подевалась жара?

Действительно, зной, так измучивший их за время восхождения, на вершине не ощущался. Свежий ветерок причесывал листья. Яркое солнце лишь дарило тепло, но не жгло.

На ровном плато, под лучами милосердного солнца растительность была совсем иной. Хотя здесь попадались и пальмы, и баобабы, и лианы живыми веревками опутывали стволы, но деревья стояли не вплотную.