Допрос был краток.

— Когда бежал?

— Шесть суток назад.

— Где сидел?

— Аэродром обслуживал.

— Немцев обслуживал, сволочь… Что делал?

— На бензозаправщике.

— Как бежал?

— Рванул через шлагбаум.

— Почему не пристрелили?

— Стемнело уже. Били по скатам. Я выпрыгнул на повороте — не заметили.

— Почему не гнались?

— Бензозаправщик на мост влетел, рухнул и взорвался. А я — ползком к реке, и вплавь.

— Складно врешь.

— Да не вру я, ребята! — взмолился Гривцов.

Басистый с карабином мирно прогудел:

— Ладно… Брось ему душу мотать, Яшка. Все сходится ведь.

Яшка возразил:

— А руки я ему все-таки свяжу!

К утру Гривцов увидел партизанский лагерь.

В его представлении партизанский отряд был чем-то вроде усиленной отдельной роты, напичканной подрывными средствами. Партизанский отряд оказался: два десятка человек, в возрасте от пятнадцати до пятидесяти, одетых кто в нашу форму, кто в немецкую, кто в штатское. Столь же пестрым было вооружение: от крупнокалиберного авиационного пулемета Кольта, добытого не иначе как с нашей сбитой «Аэрокобры» или «Тандерболта», до обшарпанного обреза, сделанного из трехлинейки еще в гражданскую войну, вероятно. Лица небритые — а чем особенно-то побреешься? Отношения не военные, а скорее, какие-то домашние: «Петька, вали в караул — сегодня твоя очередь! — Почему я! — Давай-давай!»

Над землянками поднимались в утреннем туманце уютные дымки. Пшенной кашей пахло, оружейной смазкой, крутым мужицким духом; пила повизгивала где-то рядом.

Командир, озабоченный бородач в ватнике, жестом велел вести Гривцова к нему. В прокопченной землянке сели за дощатый стол. Гривцов коротко изложил свою одиссею.

— Хлебнул, браток, хлебнул. — Командир пошарил в ящике, достал кисет и самодельную деревянную трубочку. — На, покури. Заслужил.

И пока Гривцов с наслаждением окутывался дымом крепчайшего самосада, он внимательно буравил его маленькими карими медвежьими глазками.

— Ну что, — спросил испытующе, — партизанить будем?

— Партизанить, — повторил Гривцов. — А… летчиков здорово не хватает. С Большой Землей связи нет у вас?

— У отряда Мацилевича была летом связь, — сказал командир. — У него ребята с Большой Земли работали, железнодорожные мосты рвали. Вот это были спецы! К одному мосту — ну никак не подойти было. Пулеметы кругом натыканы, сигнализация — прямо как в швейцарском банке! Так они что придумали: за километр сверху по течению пустили чурбаки, а один сидит в лесу на самой здоровой сосне, на вершине, с биноклем, и по часам засекает секунды — сколько надо чурбаку, чтоб доплыть до моста. Потом сколотили плот, к нему — поперечные рейки, чтоб он между быками пройти не мог, на плот — взрывчатку, бикфордов шнур отмерили, и ночью пустили. Доплыл плотик, встал под мостом, и тут же рванул! Одно удовольствие!

— А связь? — спросил Гривцов, холодея от внезапной надежды.

— Со связью тоже была смехота. Подрывников этих выбросили с парашютами ночью, ну, радистка их и села на верхушку сосны, зацепилась парашютом и повисла. Ей бы подождать, пока мужики соберутся и начнут ее искать, а она давай по инструкции ножом стропы резать. Молодая — старательная и глупая. Это иногда одно и то же. Ну, перерезала стропы и грюпнулась с двадцати метров.