- Ты и в жизни отвратный, а уж труп твой просто людям показывать нельзя.

 - Не показывайте!

 - И не будем. Никто не сможет даже плюнуть в сторону этого тощего куска мяса, - добавил Андрей.

 - Это почему же?

 - Сам поймешь, - ответил Пафнутьев. - Ну что, полчаса прошло? Все телефоны уже прослушиваются и, наверно, нет такого номера, с которого мы могли бы спокойно позвонить.

 - Из автомата разве что, - ответил Андрей. - Но они все разбиты...

 - Будем звонить из машины, - сказал Пафнутьев, доставая из кармана плоскую телефонную трубку. - Да и не мы, пусть Вовчик поработает... Ему надо как-то собственную поганую жизнь спасать.

 - Ни фига, ребята, вы меня не заставите! Ни фига! Никогда еще Вовчик не работал на ментов!

 - И не надо, - спокойно сказал Пафнутьев. - Заставлять тебя не собираемся, сам просить будешь...

 - Не дождетесь, суки!

 - Чего ты разволновался? Никто тебя не принуждает. Захочешь пожалуйста, не захочешь - опять твоя воля. Только не волнуйся, - Андрей обернулся и в слабом свете ночной улицы посмотрел на лицо пленника, бледным пятном выделяющееся на заднем сиденье.

 - Что с вами сделают, - Неклясов начал раскачиваться из стороны в сторону, подвывать, сам себя прерывая не то смехом, не то рыданиями, и опять повторял:

 - Что с вами сделают!

 Пафнутьев легонько ткнул Неклясова по челюсти, несильным таким, скользящим ударом, и тот смолк.

 - Помолчи, - сказал Пафнутьев. - Позвонить надо в одно место. - И он набрал номер. - Алло? Семеновна? Здравствуй, дорогая, Пафнутьев приветствует! Давно не встречались, давно не общались... И слава Богу, что не общались, значит, жизнь наша не столь уж и плоха, не столь... Семеновна, послушай... Есть тут у меня небольшой такой человечек... Бывший человечек... Ты как, примешь? - Пафнутьев помолчал, посмотрел на Неклясова, который с напряженным вниманием вслушивался в каждое слово, но понять ничего не мог. Разговор получался странным, привычные вещи были смещены, логика нарушена, и он стал даже подозревать, что Пафнутьев его разыгрывает, что на самом деле ни с кем он не разговаривает. Но, с другой стороны, Неклясов не мог уловить ни единого слова угрозы, ничего, что касалось бы его самого... - Спасибо, Семеновна. Спасибо, дорогая. Ты сегодня всю ночь дежуришь? Совсем хорошо... Значит, если все сложится, я подъеду... За мной не заржавеет.

 И Пафнутьев щелкнул откидывающейся крышечкой телефонной трубки, напоминающей пачку сигарет, и сунул ее в карман.

 - Куда звонил? - не выдержал наступившего молчания Неклясов.

 - В крематорий, - буднично ответил Пафнутьев.

 - Куда?!

 - Да, Вовчик, да, - скорбно покивал головой Пафнутьев. - Ты сам вынуждаешь нас связываться с такими вот печальными заведениями... В твоем кругу как избавляются от трупов? То разрубите на куски, по мусорным ящикам разбросаете, то просто на улице оставляете, то в лесу пытаетесь сжечь и, конечно, бросаете недогоревшего...

 - А вы по-другому делаете? - взвился Неклясов.

 - Да, - кивнул Пафнутьев. - Мы все делаем по-другому. Не оставляя следов, Вовчик. Следы нам ни к чему. Слушай меня внимательно, хмырюга вонючая...

 - Что ты сказал?!

 - Я сказал, что ты есть сучий потрох, - спокойно и негромко повторил Пафнутьев. - Сказал, чтоб заткнулся и слушал, что тебе говорят. А говорю я вот что, козел сраный... В крематорий тебя сейчас отвезу... Там тебя уже ждут. Убивать, терзать, кровь твою пить не буду... Живым в печь засуну - и весь разговор. Конечно, руки-ноги придется связать, чтоб не упирался, как Иванушка...

 - Какой Иванушка?

 - Забыл, что мама в детстве рассказывала? Баба-яга задумала Иванушку в печь сунуть, а он упирается... А ты вот не будешь упираться.