- Леона-а-ард! - пропел Неклясов, прерывая глубокую задумчивость Анцыферова. - Ты не забыл обо мне?

 - Это самая большая моя мечта - забыть о тебе, - улыбнулся Анцыферов. - Но, боюсь, неосуществимая.

 - Не о том думаешь, Леонард, ох, не о том.

 - О чем же мне думать?

 - О собственных ушах.

 - Не надо, Вовчик, не переигрывай. Ты об ушах уже говорил, - жестко сказал Анцыферов. - Не повторяйся. Или с памятью худо?

 Неклясов с удивлением посмотрел на Анцыферова, встретился с его взглядом, твердым и непреклонным, и понял, что не случайно оказался Анцыферов в прокурорском кресле, не все выветрилось из него, да и лагерный опыт у Анцыферова уже был.

 - Ерхов нужен, - повторил Неклясов, смягчаясь. Он даже похлопал ладонью по руке Анцыферова, как бы прося не принимать слишком близко к сердцу угрозу. Друзья, дескать, не будем обострять.

 - Он наверняка охраняется.

 - Это моя забота.

 - Опять трупы? - спросил Анцыферов.

 - Если для тебя это важно, могу пообещать... Трупов не будет.

 - Будут, - обронил Анцыферов. - У тебя иначе не бывает.

 - Ерхов нужен, - повторил Неклясов.

 - Да на фига он? Тебя отпустили, паспорт есть, дуй на Кипр и отдыхай там сколько влезет, а? На Таиланд, в Патайю, к маленьким девочкам, будут они ползать по тебе...

 - Там скучно... Мне этот воздух нужен. Там я дерьмо, понял? Там я полное дерьмо... Пляжник с бумажником. И больше ничего.

 - А здесь? - усмехнулся Анцыферов.

 - Здесь, Леонард, я не пляжник. И ты это знаешь. Мне здесь интересно. Здесь ты, Ерхов, прокуратура, Фердолевский, эта гнида прыгучая... Мне здесь интересно жить. И я буду здесь, пока меня не прихлопнут. Нужен Ерхов, Леонард!

 - Ты меня переоцениваешь, Вовчик. Я не так силен, как тебе кажется.

 - Нет, Леонард, это ты себя недооцениваешь. А потом, знаешь, мне безразлично, что ты представляешь на самом деле. Ты мне нужен таким, каким я тебя воображаю. Как в песне поется? Ты вот не поешь песен и не знаешь... Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу. Понял? И только в этом случае твое заведение, твой паршивый кабак будет работать, несмотря на то, что здесь гибнут мои люди и сам я подвергаюсь смертельной опасности. Хочешь, поделюсь своими тайными мыслями, самыми дикими подозрениями? Хочешь?

 - Делись, - вздохнул Анцыферов.

 - Я думаю, что ты тоже участвовал в заговоре против меня, ты хотел от меня избавиться. Хотел, Леонард. У тебя сейчас на морде мука. Ты страдаешь от того, что я сижу напротив.

 - Я страдаю от того, что ты несешь чушь.

 - А почему наш столик обстреляли? Как они с улицы узнали, что мы сидим именно за тем столиком? Не надо отвечать, я сам отвечу. Они знали, потому что ты им сказал, за какой столик меня с ребятами посадишь. Вот он и палил, прицельно палил по нашему столику. Мне повезло, я выжил... Не знаю только, выживешь ли ты... Но у тебя есть возможность доказать свою непричастность... Да, Леонард, да! Ты раздел нас в своем кабинете, потом усадил за столик у окна, а когда пришел этот хмырь Пафнутьев, тут же выдал наши одежки, вот, дескать, кто тут сидел, берите его тепленького...

 - Ты сам не веришь в то, что говоришь, - ответил Анцыферов, но только сейчас в полной мере осознал, как опасен Неклясов и как причудливы извивы мыслей в его дебильной голове.

 - Есть только один человек, который может тебя спасти, - сказал Неклясов, сверкнув сумасшедшими своими зубами.