- Здоровье? Самочувствие?

 - Прекрасно! - орал Пафнутьев, сбивая Анцыферова с толку, тот никак не мог перейти к главному, к тому, из-за чего и позвонил. - А у тебя?

 - И у меня, - кисло ответил Анцыферов.

 - Скажи мне, Леонард... Давно собираюсь спросить... Давно меня это тревожит... Как Леночка?

 - Паша, - решился наконец Анцыферов. - Паша... Неклясов знает адрес твоей служебной квартиры. И я об этом сообщаю... Это все, что я могу для тебя сделать...

 - Ты ему сообщил? - напористо спросил Пафнутьев все тем же тоном, хотя радости в его голосе резко поубавилось.

 - Да, Паша... От меня он узнал.

 - Зачем ты это сделал?

 - Так уж получилось... Жизнь, Паша, это...

 - Я знаю, что такое жизнь, Леонард. Я, видишь ли, сам немного иногда вижу... Объяснять мне, что такое жизнь, не надо. Скажи лучше - как понимать?

 - Ты ведешь дело Бильдина, общаешься с Ерховым... Ты немного знаком с методами Неклясова?

 - Немного, - Значит, мне нечего объяснить.

 - Вон ты как, - озадаченно проговорил Пафнутьев. - Но это... Твое мужское достоинство при тебе?

 - Похоже, при мне... Хотя до сих пор хочется время от времени в этом убеждаться.

 - Тогда привет юной парикмахерше.

 - Спасибо... Лена больше не стрижет, она у меня кассиром работает.

 - Значит, все равно стрижет! - уверенно заявил Пафнутьев. - Но теперь уже зелененькие, а?

 - Можно и так сказать, - уныло согласился Анцыферов, чувствуя тягостность и от выпитого коньяка, от которого он начал уже трезветь, а это состояние всегда ему было особенно неприятно, и от бестолковости разговора, в котором Пафнутьев куражился, злился и поддевал, как в былые времена. - Я тебе немного помог, Паша?

 - Ты помог Неклясову. А меня угробил.

 - Ну... Так уж угробил...

 - Когда сообщил Вовчику адрес? - жестко спросил Пафнутьев.

 - Сегодня утром.

 - Посмотри на свои золотые часы, Леонард! Сколько они показывают?

 - Четвертый час.

 - Ты дал Неклясову на проведение операции не меньше пяти часов. Правильно?

 - Где-то так, - вяло проговорил Анцыферов. - Где-то так...

 - А после этого спрашиваешь, сильно ли ты мне помог? Плывешь, Леонард, плывешь. Лагеря тебя не закалили. Хотя с некоторыми это случается. И раньше ты был слабаком, и сейчас им остался...

 - Если бы я сказал тебе об этом раньше, он бы меня убил.

 - Леонард! - вскричал Пафнутьев. - Ты дурак. Ты круглый дурак. Я бы просто устроил небольшую автомобильную аварию, его роскошный "мерседес" нечаянно столкнулся бы с мусороуборщиком. Гаишники всех бы задержали на несколько часов, Ерхов за это время переселился бы в другое место...

 - Вообще-то да, - согласился Анцыферов. - Я как-то не подумал...

 - Да ты никогда не думал! Ты только думательные позы принимал! Как мне жаль, как мне ее жаль! - простонал Пафнутьев.

 - Кого?

 - Леночку, твою юную кассиршу. С кем ей приходится жизнь коротать! Бедное дитя!

 - Может быть, ты скрасишь ее существование? - с обидой спросил Анцыферов.

 - Интересное предложение... Не ожидал... Я подумаю.

 И Пафнутьев положил трубку. И тут же набрал номер служебной квартиры, где залечивал раны Ерхов, где он в тишине и безопасности давал свои показания. Номер не отвечал. Пафнутьев позвонил снова, чтобы исключить всякую случайность и знать наверняка, что звонит он туда, куда требуется. Нет, все правильно. Длинные, безответные гудки были ответом. Положив трубку, он тяжело обмяк в кресле. Ему все стало ясно. Неклясов нанес удар, Ерхов мертв. Суда не будет. Неклясов остается на свободе, и все начинается сначала.

 - Отошли в предание притоны, - нараспев произнес Пафнутьев слова старой, забытой песенки, которая в молодости казалась ему чрезвычайно смелой и крамольной.