На это просто не остается сил.

 Неожиданно выяснилось, что машины нужны не только преуспевающим, они нужны всем. И не в качестве наследства, будущего дара детям, а сегодня, сейчас, каждый день. И покрылись города бородавками ракушек, и хлынули потоки подержанных машин из-за всех рубежей, и образовались на улицах пробки там, где раньше и машину было увидеть непросто.

 Газеты запестрели объявлениями о турах в Голландию и Германию, в Данию и Швецию за машинами, пришли люди, сделавшие машины своим заработком, своей профессией, и, конечно же, появились преступления, так или иначе связанные с машинами. Водители перестали ездить на окраины города, останавливаться в безлюдном месте, стали избегать подсаживать пассажира, и лишь совсем безрассудные могли остановиться на дороге за городом и подобрать женщину ли с ребенком, мужика ли на костылях, израненного путника.

 Нельзя.

 Опасно.

 Смертельно опасно.

 Да и в городе вот так запросто остановить машину и попросить водителя подвезти стало почти невозможно.

 Но любые препятствия преодолимы для ищущей человеческой мысли.

 Серая, цвета мокрого асфальта «девятка» едва свернула с центральной улицы, как на ее пути возник гаишник. Что он в ней такого-этакого увидел, какое нарушение заподозрил, неизвестно, но повелительным движением полосатого жезла предложил водителю прижаться к бордюру и остановиться.

 И тот остановился.

 Сквозь заднее стекло видно было, как водитель отстегнул ремень, полез в карман за документами. Он уже открыл дверцу, готовый выскочить и бежать к гаишнику, чтоб тот, не дай Бог, не рассердился за его нерасторопность, но тот сам открыл дверь с другой стороны.

 — А чего я натворил-то? Вроде ехал как все люди? — спросил водитель. Он был в годах, полноват, и даже в машине было видно, что росту в нем совсем немного.

 — Подвезешь? — спросил гаишник, улыбаясь.

 — Это всегда пожалуйста, — с облегчением проговорил водитель, пряча документы в карман. — А то уж, честно говоря, малость сдрейфил. Водитель я не ахти какой, ну, думаю, опять подзалетел.

 — Да нет, все в порядке. — Гаишник поудобнее уселся на сидении, небрежно набросил ремень, не пристегивая. — Сейчас направо и через три квартала высадишь.

 — Сделаем. — И водитель тронул машину.

 Капитан снял фуражку, вытер внутри носовым платком, снова надел. Но тут же опять положил фуражку на колени.

 — Не жарко в форменном-то головном уборе? — спросил водитель.

 — Жарко не жарко... А носить надо. Вон там на углу поворот направо.

 Капитан был красен от жары, волосы его под фуражкой взмокли, по полноватой щеке медленно стекала капля пота. Но он, казалось, не замечал, глядя в лобовое стекло. Глаза у капитана были слегка навыкате, какого-то голубовато-белесого цвета, а от привычки держать голову в этакой горделивой манере у него четко выделялся второй, достаточно обильный подбородок с красноватыми порезами после бритья.

 Едва машина свернула направо, капитан опять принялся протирать клеенчатое нутро фуражки. Потом вытер щеки, шею и, кажется, готов был забраться даже к подмышкам, но остановился и спрятал платок.

 — Видишь столб с какой-то вывеской? Вот возле столба и останови, — сказал он почему-то недовольным голосом.

 Только после этих слов водитель искоса, осторожно, но внимательно посмотрел на капитана. Что-то его насторожило, вернее, что-то ему не понравилось.