— Как знать, как знать. — Не поднимаясь из кресла, Пафнутьев прощально помахал рукой утреннему гостю. Потом взял ручку и написал на листке отрывного календаря: «Илья Ильич Огородников, адвокат». — И за то спасибо, — пробормотал он.

* * *

 Прошли, миновали времена, когда Шаланда мог сидеть за столом и на пыльной его поверхности рисовать пальцем замысловатые узоры, изображая внутреннее свое состояние — от подавленного, смятенного до восторженно-агрессивного. Перебравшись в кабинет городского начальника, он похудел, стал порывистее, проще говоря, непоседливее. И вовсе не потому, что изменился его характер, ничуть, изменилась криминальная обстановка, и уже не оставалось времени сидеть за столом и водить пальцем по пыли.

 Да какая пыль!

 По его столу за день проносилось такое количество документов, протоколов, фотографий и прочих криминальных бумаг, что там не то что пыль, там скоро могло вообще исчезнуть лакированное покрытие.

 А вот обидчивость в нем осталась, обидчивость и постоянная подозрительность — не разыгрывают ли его, не пытаются ли выставить смешно и позорно. Поэтому доклады и донесения Шаланда выслушивал, как и прежде, внимательно, даже настороженно. И к посторонним присматривался как бы с сомнением, даже к тем, кого знал годы и годы.

 — Привет, Шаланда! — радостно приветствовал его Пафнутьев, распахивая дверь и широко перешагивая через порог.

 — А ты кто такой будешь? — хмуро спросил Шаланда, отрываясь от бумаг.

 — Пафнутьев моя фамилия! Пал Николаичем зовут! В прокуратуре служу.

 — Тогда входи, — улыбнулся Шаланда, приподнялся, пожал руку Пафнутьеву, приглашающе махнул в сторону приставного столика. — Все веселишься?

 — А жизнь-то какая! Как же мне не веселиться, не балдеть от разных дел! В нашем городе начался откровенный беспредел! Слышал такую песню?

 — Да ладно тебе... Чего пришел? — Шаланда исподлобья посмотрел на Пафнутьева, нехотя, с сожалением сложил бумаги в папочку, сдвинул ее на край стола. — Опять что-то не так?

 — Да нет, все путем, все идет как надо... Зашел вот поговорить, на тебя посмотреть, себя показать... Вдруг, думаю, уж и забыл, как я выгляжу, а?

 — Помню, как ты выглядишь, хорошо помню. А поговорить... Хуже времени ты не нашел? Самый разгар, суета, беготня... Некстати, Паша, боюсь, некстати.

 — Прогонишь?

 — Прогнать не прогоню, но и сильно радоваться тоже не буду.

 — Меня это вполне устраивает. Можешь не радоваться, только не прогоняй. Полчаса выдержишь?

 — С трудом, — честно признался Шаланда.

 — Пусть так, меня и это устраивает.

 — Ох, и хитрый ты, Пафнутьев, ох и хитрый! — покрутил головой Шаланда. — Смотрю на тебя и думаю — неужели есть на свете люди, чтоб хитрее были?

 — Что ты, что ты! Мне до тебя топать и топать! — Пафнутьев приложил руку к груди.

 — Точно? — простодушно обрадовался Шаланда. — А мне кажется, что и дурноватый я, и недалекий какой-то, и все, кому не лень, ездят на мне, а?

 — Брось, Жора! — махнул рукой Пафнутьев. — Ты и сам понимаешь, что это не так. Значит, слушай меня.