— Ничего, Паша? — невинно спросил он, дождавшись, когда Пафнутьев откроет глаза и сделает шаг к столу. — Нормально?

 — Аркаша, — проговорил Пафнутьев, медленно подбирая слова. — Каждый раз, оказываясь перед этим столом, я говорю... Это прекрасно! Это запомнится на всю оставшуюся жизнь! Клянусь — каждый раз я говорю это искренне!

 — Значит, ничего, — кивнул Халандовский, приняв высокопарный восторг Пафнутьева, но в то же время и слегка принизив его. — Садись, Паша, а то, знаешь, водка хороша, когда она холодная. Котлеты тоже холодные. Я подумал, что для хрена лучше все-таки холодные котлеты, а? Как ты думаешь?

 — Ты прав, Аркаша... Как ты прав!

 — Да! Будет еще картошка, прекрасная, молодая картошка! Варится. Поспеет через пару минут. Кстати, — негромко продолжал Халандовский, с хрустом свинчивая пробку и разливая водку в мгновенно запотевшие рюмки. — Здесь, в котлетах, как говорится, середина наполовину... Говядина и свинина. И то и другое сам отбирал, — закончил показания Халандовский. Если бы он был не столь деликатным, то выразился бы иначе... И то и другое отборное.

 Но это было бы некрасиво.

 — Выпьем, Аркаша. — Пафнутьев взял стопку, и в душе его тут же вспыхнуло что-то светлое, доброе, радостное. И тяжесть полной стопки он почувствовал, и уже выбрал ломоть помидора, и окатил своим взором котлету, которая была к нему ближе и чем-то приглянулась, чем-то выделилась из остальных котлет, с первого взгляда понравилась.

 Пафнутьев был уверен, что и он тоже понравился котлете.

 — Будем живы! — Халандовский поднял стопку.

 — Постараемся. — Пафнутьев чокнулся, и даже этот слабый приглушенный звук хрусталя был ему приятен, внушал надежду, убеждал в том, что в жизни все не так уж плохо, не так уж плохо.

 Пафнутьев выпил до дна, отставил стопку и некоторое время прислушивался к себе, к тем переменам, которые происходили в эти секунды с его настроением, состоянием, с его мировоззрением, в конце концов.

 — Хорошая водка, — сказал он, обобщив все свои мысли и чувства.

 — Знаешь, — Халандовский подцепил котлету громадной ресторанной вилкой и сразу откусил чуть ли не треть, — есть водка «смирновская» американская, а есть отечественная, наша. Обе они вроде бы в равной степени хороши... Но! — Он положил вилку на стол, чтобы иметь возможность поднять указательный палец. — Если водка американская напоминает воду мертвую, то наша «смирновская» по благотворному влиянию на безнадежно уставший организм... вода живая. Это бесспорно.

 — Записывать не буду, но постараюсь запомнить, — проговорил Пафнутьев с полным ртом.

 — Запоминай, это несложно, а я пока разолью по второй. Первая без второй — это гвоздь без шляпки, согласен? — Халандовский требовательно посмотрел на Пафнутьева. — Это как мужик без бабы или баба без мужика.

 — Да. — Пафнутьев постарался побыстрее проглотить кусок котлеты. — Пожалуй, ты прав.

 — И ты, Паша прав, когда в трудную минуту, можно сказать, в безнадежную минуту вспоминаешь обо мне, о старом Халандовском, погрязшем в криминальных связях.

 — Я вспоминаю о тебе, Аркаша, гораздо чаще, чем ты можешь даже предположить.

 — Почему же я так редко вижу тебя за этим столом?!

 — Робею. — Пафнутьев развел руками, в одной из которых была котлета на вилке, а во второй баночка с хреном.