Изменить размер шрифта - +
С облегчением рассмеяться, ведь все те кошмары, о которых говорит гость, происходят далеко и не с нами, главное — не с нами. Где-то гудят наводнения, извергаются вулканы, полыхают пожары, рушатся от тротила жилые дома, гостиницы, мосты, а какой-то придурок, только что сообщили по телевидению, собрался взорвать даже Великую Китайскую стену.

— И удается отстоять? — спросил Слава.

— Случается, — скромно потупился Пафнутьев.

— Хорошо платят?

— В основном чувством громадного удовлетворения, как говаривали в недавнем прошлом.

— Но на жизнь хватает? — как-то уж больно всерьез спросил Слава, с какой-то пока не разгаданной Пафнутьевым заинтересованностью. Чувствовалось, что вопросы его не бездумные, за ними стояло что-то большое, громоздкое, что сразу и взглядом не окинешь.

— На такую?! — Пафнутьев весело окинул взглядом яхту, стол с бокалами вина, лазурную пенистую волну, которая оставалась за кормой, еле видимый отсюда голубоватый гребешок небоскребов Барселоны и снова повернулся к Славе. — На такую? — переспросил он, улыбаясь широко и откровенно.

— А на какую хватает?

— На жизнь, которая не имеет ничего общего с той, в которой я оказался здесь, сейчас, с вами! — не задумываясь, ответил Пафнутьев и церемонно поклонился, как бы благодаря честную компанию за то, что ему позволили чуть-чуть, почти неуловимо прикоснуться к этой жизни.

— А подзадержаться здесь не хочется? — продолжал задавать Слава странные вопросы — второе дно в словах, во взглядах, в тональности, даже в жестах Пафнутьев всегда, в любом состоянии чувствовал остро и настороженно.

— Мне хочется подзадержаться в любой жизни, — по-пьяному растягивая слова, проговорил Пафнутьев и сделал попытку набросить на себя халат, до сих пор висевший на спинке кресла. Но халата там не оказалось, видимо, кто-то из компании, чтобы он не свалился за борт под порывами свежего морского ветра, положил в более укромное место.

— Зачем же в любой! — радостно закричал Слава. — Паша! Зачем же в любой! Задерживайся в этой!

— А я и от этой вроде как бы того... Не отрекаюсь.

— И это правильно, Паша! Не надо отрекаться ни от одной жизни, тем более что она всего-то одна и есть! Отстаивай права мертвецов! Это благородно ивозвышенно! Кто еще, кроме тебя, сможет отстоять их права?! — воскликнул Слава, и последние слова его потонули в аплодисментах. — Но, Паша, я не все сказал, я не сказал главного... Защищай бедных покойников, но не надо портить жизнь живым! Это же твоя мысль, верно? Это ведь ты сказал! Живые люди сидят пожизненно, чтобы мертвяки уютней себя чувствовали в своих могилах!

— Круто сказано, — одобрительно сказал Пафнутьев. — Очень круто! Одобряю! — Он взял свой бокал, опять оказавшийся наполненным, и во единый дух опрокинул прекрасное вино испанского производства, испанского разлива, испанского вкуса и запаха.

 

И в то же время Пафнутьев, старый пройдоха и хитрован, еще более твердо знал, чувствовал и понимал, что поступает единственно правильно, что с каждым опрокинутым бокалом вина он становится все более неуязвимым, все более неприкосновенным и зона безопасности с каждым бокалом расширяется вокруг него до самого горизонта, до самого горизонта, ребята.

И был прав.

Как ни легковерен и наивен был Пафнутьев в быту, с друзьями, даже с самим собой, но работа, многолетний опыт следственных обязанностей помимо его воли диктовали другие условия, вынуждали замечать все те невидимые вроде бы приметы, мелочи, обстоятельства, которые выстраивались в одну картинку.

Вот Слава, как бы истомившись по безбрежному морю, снова отошел к борту и вернулся с пустым бокалом, хотя не видел Пафнутьев, не видел, чтобы он этот бокал подносил ко рту.

Быстрый переход