|
. Помилуйте, какая же она служанка! Шляпы, вуалетки, перчаток она не снимала никогда, так и уборкой занималась, выряженная с головы до пят! с перьями, лорнетом, корсетом, высокими ботинками, ридикюлем… – Пусть только прикоснется ко мне какой проходимец!.. – Она приходила в ярость от одной мысли о таких наглецах… выхватывала булавку от шляпы и замахивалась!., как кинжалом!.. Светские манеры не мешали ей все-таки немного подворовывать… самую малость!., сущие пустяки… она перепродавала их в базарные дни на Петтикоут-лейн и выручку пускала на мелкие расходы… на ерунду всякую, безделушки, Обрезки отрезков… Титус все ее подловить хотел… Понятно, он догадывался!.. Получалась вроде как игра… Он подозревал ее уже двадцать лет… При этом они прекрасно ладили… С той минуты, как она входила, он не спускал с нее глаз… до самого ее ухода! Чтоб ни одно ее движение, ни малейшее шевеление от него не ускользнуло, он с другого конца комнаты наблюдал за ней в бинокль, цейсовский, морской. Требовал, чтоб окна были открыты, пока она с мебелью возится, видеть хотел, что происходит, но только в эти минуты… Чтоб не ускользнула она с какой драгоценностью! с вещицей коллекционной. Он поднимался на самый верх лестницы, укутывался от сквозняков в три-четыре плаща… поверх парчи басурманской. Надвигал тюрбан пониже, сидел, скрючившись, на ступеньках с карабином на коленях и не спускал с Дельфины… глаз… бинокля, то есть… Так продолжалось часами… – Дельфина! Дельфина! Hurry up!.. Поторопитесь! Дельфина!.. Она же нарочно поднимала смерчи, сирокко, ураганы пыли… окутывавшей их с головой. Он кашлял, харкал, задыхался, но не сдавался… Сидел себе на насесте и ругал ее на чем свет стоит… Дабы высвободить немного места, она принималась утрамбовывать горы барахла, чем про-воцировала новые обвалы… все рушилось!.. Ее накрывало лавиной, и начиналась свистопляска! она оказывалась погребенной под завалами… Приходилось вытаскивать ее из-под них… как я тогда клиентку… Кричать друг на друга они уже теперь не могли, задыхались от пыли… Страшнее всего, в смысле веса, была коллекция старинных доспехов, помещавшихся на стене слева, и еще зубоврачебные кресла, вставленные одни в другие… Если завалятся… тогда все! конец… Навопившись, наругавшись, задохнувшись, он решал положить безумию конец!.. – Стоп! Дельфина! Хватит! Я больше не могу! Передышки просил!.. Тогда она открывала другое окно, в другом тупике, и в помещение врывался ветер… обрушивая все, что не рухнуло раньше!., теперь уже до следующей недели!.. Дельфина торжествовала на развале!.. Столько усилий понапрасну! Милашке Дженни Горя мало: Не было ни пенни – Королевой стала! Пожалуйте куплетик! А уж довольна-то! Так Титусу и надо!.. Победа за ней!.. Клиентам уже надоедало ждать под дверью… они ворчали, хмурились… Клабен кричал в сердцах: – Да поторопитесь же, наконец, Дельфина! Вы же видите, я простужаюсь!.. Ей надо было еще поправить постель – немыслимую груду мехов… в самой глубине норы… Он никогда не покидал помещения, никогда не раздевался, ни шаровар не снимал, ни пелеринок, ни тюрбана, так во всем и зарывался под шубы собольи, выдровые, норковые… Сон его был тревожен: грабителей опасался… От сквозняков его защищала гигантская портьера-гобелен, как сейчас ее вижу, необъятную, она разделяла дом пополам, изображен на ней был «Блудный сын»… Он кхекал, кашлял, хлюпал носом… будто вправду простужается!.. На Дельфину злился… Уборка между тем подходила к концу… оползни товара были кое-как остановлены… дрожащие склоны укреплены… Дельфина закрывала ставни, Титус зажигал шар водяной лампы… и еще курильницу, кадильницу византийскую, раскачивавшуюся под потолком… когда она начинала потрескивать и дымиться, он глубоко втягивал носом… после чего был готов приступить к торговле!. |
