Вылетел в первом часу ночи. Поляну нашёл без труда. В начале посадочной полоски помигивал огонёк фонарика, — так условились с партизанами. Два раза мигнёт подряд и третий — после паузы. «Сигнал»! — обрадовался Владимир и пошёл на посадку.

Возле одинокой корабельной сосны его ждали партизаны. Они быстро затолкали в заднюю кабину генерала, и Владимир пошёл на взлёт. И видел, как к тому месту, где он при посадке коснулся земли, мчались несколько машин, в воздух тянулись нитки трассирующих пуль… Но немцы опоздали.

Заглядывал в кабину штурмана, — там на месте Аркадия Чёрного маячил силуэт спеленанного по рукам и ногам немца. Кивал ему: «Вы уж извините, господин генерал, я бы вас не связывал, но партизаны…»

И смеялся. Он испытывал сложное чувство радости и смущения — всё–таки генерал!.. А немец, видя смеющееся лицо русского лётчика, подавался вперёд, хотел, видимо, спросить: «Куда мы летим?»

На аэродром прилетели глубокой ночью, но их ждали. И кинулись к задней кабине, вытащили немца, развязали, поставили на ноги. Кто–то с ним заговорил по–немецки, но тот сказал:

— Я умейт русский язык. Скажите, куда я попал?

Ему не ответили. Развязали ноги, руки и повели в штабную землянку. Владимир же по привычке обошёл самолёт и сказал механику:

— Пойду спать. Не буди меня рано.

Он как всегда — спал мертвецки, как топор. Ляжет на один бок, на том и встанет. Эскадрилья работала только ночью, и лётчики привыкли спать до обеда. Потом собирались в столовой и после обеда превращали её в клуб, играли в шахматы, домино, танцевали, плясали, пели. На этот раз Владимира разбудил комэск.

— Вставай, Пряхин! Пошли в столовую, там тебя ждёт твой пассажир.

— Какой пассажир?

— Ну, тот, которого привёз ночью. Он что — действительно генерал?

— Командир авиадивизии. Высокую птицу изловили партизаны. Повезёшь его в штаб армии.

— Слушаюсь!

И пока Владимир умывался, комэск, покачивая головой, рассказывал:

— Твой генерал возмущён, грозит нас наказать. Он, видишь ли, по материнской линии — внучатый племянник английской королевы. A-а?.. Каков хлюст?

— Его родословная нам вроде бы ни к чему.

— Нам–то ни к чему, а он говорит: вы же не хотите поссориться с Англией, а потому отпустите меня с миром!

За столиком у окна сидел прибранный и причёсанный немецкий генерал–авиатор. Он был немолод, серебряные питые погоны, дорогой китель и все другие знаки лётных отличий выдавали чин высокий.

Владимир хотел козырнуть генералу, сказать приветствие, но раздумал и, подойдя к столу, сел напротив пленного. А тот посмотрел на него с укоризной, спросил:

— Вы какой имейт звание?

— Лейтенант.

— А я генерал–майор фон Линц.

— Вижу, — парировал недовольно Пряхин, кидая смущённый взгляд на комэска, как бы спрашивая, правильно ли он поступает.

Комэск тоже был смущён: немец хоть и пленный, но пёс–таки генерал, командир дивизии. Представил, как тот у себя дома, в войсках, идёт перед строем лётчиков и как те стоят перед ним навытяжку.

Генерал! Вы хотели сказать что–то лётчику. Он повезёт вас в тыл.

— Мы будем летать ночью или днём?

Ответил комэск:

Вечером, в сумерках. Ваши истребители боятся летать в сумерках. Мы не хотим, чтобы вас сбили ваши же лётчики.

— Хорошо. Тогда скажите: я буду имейт парашют? Комэск пожал плечами: они переглянулись с Пряхиным.

— Это нечестно, — возвысил голос генерал. — Лётчик имейт парашют, а мне не давайт! Ваш самолёт — ванючая керосинка.