Коронации как таковой для мальчика-императора предусмотрено не было — ее заменяла удивительно деловая, хоть и изящно обставленная процедура, проходившая в Палате Совета: в течение нескольких дней Грегору присягали министры, графы, сонм их родственников и все остальные, кто не удостоился чести присутствовать у смертного одра Эзара. Форкосиган тоже принимал от них присяги на верность — казалось, эти клятвы с каждым разом увеличивали возложенное на его плечи бремя.

Благодаря поддержке матери четырехлетний малыш стойко выдерживал утомительные церемонии. Карин настояла, чтобы все эти нетерпеливые и занятые люди, специально прибывшие в столицу ради исполнения своего долга, ежечасно давали Грегору передышку. Чем больше Корделия присматривалась к системе правления Барраяра, тем более поражалась ее необычности и сложности ее неписаных законов. Причем самое странное — система работала. Вернее, ее заставляли работать, играя в нее так убедительно, что она становилась явью. Вероятно, все правительства по сути представляют собой такие договорные иллюзорные структуры.

Когда поток церемоний постепенно сошел на нет, Корделия наконец приступила к обустройству домашнего быта в своем новом доме. Хотя обустраивать было практически нечего. Как правило, Форкосиган уезжал на рассвете, прихватив с собой Куделку, и возвращался уже после наступления темноты, чтобы наскоро перекусить и запереться в библиотеке, где он принимал посетителей или работал до самого отхода ко сну. Корделия убеждала себя, что поначалу такая загруженность неизбежна. Постепенно он освоится, наберется опыта, и работа станет занимать у него гораздо меньше времени. Она помнила, как впервые приняла командование кораблем в Бетанской астроэкспедиции — это было не так уж давно — и то, как в течение нескольких месяцев постоянно была на взводе, боясь допустить какой-нибудь промах. Со временем действия, поначалу дававшиеся с таким трудом, стали автоматическими, а затем и вовсе почти неосознанными, и у нее снова появилась личная жизнь. И с Эйрелом будет так же. Она терпеливо ждала, и улыбалась, когда ей выпадала возможность увидеть его.

Кроме того, у нее была работа. Вынашивание ребенка. И делу этому придавалось немалое значение, судя по тому, каким вниманием окружали ее все — начиная с графа Петра и кончая поварихой, таскавшей ей всевозможные питательные закуски в любое время дня и ночи. Так с ней не носились даже на родине, когда она вернулась из годичной исследовательской экспедиции, прошедшей без сучка без задоринки. Да, к воспроизводству населения на Барраяре явно относились с гораздо большим энтузиазмом, чем на Колонии Бета.

Как- то раз днем, после обеда, Корделия лежала на диванчике, вынесенном в тенистый внутренний дворик, усердно помогая ребеночку внутри себя расти и размышляя о несходстве детородных обычаев на Барраяре и Колонии Бета. Здесь был до сих пор неизвестен способ выращивания плода в маточном репликаторе — искусственном чреве. На Колонии Бета репликаторы предпочитали три четверти всех семей, однако значительная часть родителей по-прежнему придерживалась старомодного естественного метода, будучи убеждена в его психосоциальных преимуществах. Сама Корделия никогда не замечала особой разницы между младенцами из пробирки и из материнского чрева, и уж наверняка все различия исчезали к двадцати двум годам, когда они достигали совершеннолетия. Ее брата вынашивала мать, но сама Корделия родилась из репликатора. А вот семейная партнерша ее брата оба раза сочла нужным сама выносить ребенка и немало этим похвалялась.

Корделия всегда предполагала, что, когда придет ее черед, она просто оставит эмбрион созревать в репликаторном банке, а сама отправится в очередную экспедицию, чтобы по возвращении взять на руки уже готового младенчика.