Бабушка. Да ведь я тебя ни в чем не упрекаю, милый. Думаешь, мне не жаль, что ты томишься в четырех стенах? Вот пообедаем и пойдем с тобой погуляем, пройдемся немного. Только бы у меня ноги потом не отекли.

Амелия (собирая посуду). Ты и не притронулась к супу.

Мамочка. Это — суп? Бешеных собак таким супом кормить.

Амелия (в дверях). Скажи спасибо, что хоть такой могу приготовить. Настоящее чудо, что на те деньги, которые дают братья, умудряюсь каждый день что-нибудь состряпать.

Бабушка. Вот бы, правда, пойти в церковь… Какое это было великое утешение… Помнишь, Эльвира? Сегодня к святой Фатиме, завтра — в монастырь кармелиток. Однажды добрались даже до Мирафлорес. На каждом углу останавливались передохнуть, думали — сердце выскочит.

Мамочка. Все не могу привыкнуть, что негры на мессе поют и скачут как на своем шабаше. Настоящие святотатцы!

Амелия (внося тарелки). Негры? Где? В церкви Мирафлорес?

Мамочка. В церкви Ла-Мара.

Амелия. Мирафлорес, Мамочка.

Бабушка. Она же говорит про Такну. Тебя тогда и на свете не было. Ла-Мар. Там жили чернокожие и чоло. Я писала акварелью виды Ла-Мара, когда училась у маэстро Модесто Молины.

Амелия. И что же, Мамочка ходила слушать мессу в негритянский квартал?

Бабушка. Да, мы ходили несколько раз, по воскресеньям. Там была такая часовенка дощатая. После того как Мамочка отказала жениху, она заявила, что будет молиться только в Ла-Маре или не будет молиться совсем. Она ведь всегда была упряма как осел.

Мамочка (отвечая своим мыслям). А падре Венансио говорит: тут нет греха, пусть пляшут сколько влезет. Господь их простит, ибо они не ведают, что творят. Этот священник — из новых…

Бабушка. Как все это было увлекательно, правда, Мамочка? Все эти мессы, новены, процессии на святой неделе. Всегда было чем заняться. Ты права: это совсем не то, что молиться одной. Когда обращаешься к господу, а вокруг тебя люди, то и молитва звучит совсем по-другому. Если б не мои ноги… (Мужу.) Знаешь, большинство людей в юности — неверующие, а под старость ударяются в религию. У тебя все вышло наоборот.

Амелия. И правда, папа! Ты не пропускал ни одной мессы, никогда не вкушал мясного по пятницам, несколько раз в год причащался. Отчего же сейчас?..

Дедушка. Не знаю, о чем ты.

Бабушка. Да-да, ты очень переменился. Совсем в церковь не ходишь, только провожаешь нас с Мамочкой, даже колен перед алтарем не преклоняешь. А когда по радио передают богослужение, и не перекрестишься ни разу. Ты что, в бога больше не веруешь?

Дедушка. Понимаешь, Кармен, я как-то не задумывался над этим… Забавно. Никогда об этом не думал. Мне все равно.

Бабушка. Что тебе все равно? Есть бог или нет? Тебе неважно, будем ли мы жить по смерти?

Дедушка (пытаясь отшутиться). Наверно, я с годами утратил любознательность.

Бабушка. Какие ты глупости говоришь, Педро. Чем бы мы утешались, если б не существовало бога и загробной жизни?!

Дедушка. Ну хорошо, хорошо. Есть бог, есть загробная жизнь. Стоит ли спорить по пустякам?

Мамочка. Из новых-то из новых, но он был лучшим исповедником, каких я встречала в жизни. Я про падре Венансио говорю. Речь его просто лилась, всю тебя так и обволакивала, ты пошевелиться не могла, как под гипнозом. И вот, падре Венансио, из-за этого проклятого письма и индеанки из Каманы я и совершила смертный грех.

Испуганно смолкает, глядя на бабушку и дедушку, но те продолжают есть, словно ничего не слышали. Зато Белисарио поднимает голову и с интересом прислушивается.

Белисарио. Нет никаких сомнений в том, что барышня из Такны была совершенно уверена в существовании бога и в том, что истинную веру дает лишь римская католическая апостольская церковь. Отношения ее с религией были просты и размеренны, как движения звезд на небе, — она ходила к мессе, причащалась, молилась, исповедовалась.