|
– Когда вам угодно. Я ничего не сделал… – Даже если найдут кубышку, которую ты припрятал… И тогда Эмиль Градю улыбнулся… улыбнулся с жалостью… улыбнулся с видом превосходства… В тот вечер только одна самоходная баржа и одна на конской тяге оставались на ночь в Ла Ситангетте. Жандарм по прежнему нес дежурство на палубе «Астролябии» и был немало удивлен, когда Мегрэ, взбираясь на борт, заявил: – Мне уже поздно возвращаться в Париж… Лягу спать здесь… Слышался плеск воды о корпус судна да шаги жандарма, который, боясь заснуть, ходил взад вперед по палубе. Вскоре несчастный жандарм стал задаваться вопросом: а не сошел ли Мегрэ с ума? Он один производил столько шума, словно в трюме отвязали обеих лошадей. – Извините, дружище… Это Мегрэ высунулся из люка. – Вы не могли бы пойти поискать для меня кирку? Ну и ну! Идти искать кирку в два часа ночи в таком месте! Все же жандарм разбудил смотрителя шлюза с печальным лицом. У него оказалась кирка, так как при доме был сад. – И для чего она понадобилась вашему комиссару? – Да я, знаете ли… Они многозначительно переглянулись. А Мегрэ вернулся с киркой в каюту, и с тех пор больше часа жандарм слышал оттуда глухие удары. – Послушайте, дружище… – Это снова был Мегрэ, потный и тяжело дышащий, который просунул голову в люк. – Пойдите позвоните от моего имени… Пусть следователь приедет завтра пораньше и пусть распорядится, чтобы привезли Эмиля Градю… Никогда еще смотритель шлюза не был таким мрачным, как тогда, когда вез к барже следователя и Эмиля Градю между двумя жандармами. – Нет… Клянусь вам, что ничего не знаю… Мегрэ спал на койке Артса! Он даже не извинился, сделав вид, что не замечает, как был ошеломлен следователь тем, что увидел в каюте. Пол здесь был снят. Под ним оказался слой цемента, разбитый ударами кирки, так что беспорядок был полный. – Входите, господин следователь… Я лег очень поздно, поэтому еще не успел привести себя в порядок… Он раскурил трубку… Где то он отыскал несколько бутылок пива и принялся наливать. – Входи, Градю… А теперь… – Что теперь? – спросил следователь. – Все очень просто, – сказал Мегрэ, потягивая трубку. – Я объясню вам, что произошло той ночью. Знаете, с самого начала меня поразило то, что старик Артс был повешен с помощью цепи, а его жена – с помощью простыни… – Я не понимаю… – Сейчас поймете. Поройтесь в полицейских сводках и, клянусь вам, не найдете такого случая, когда кто нибудь повесился бы на проволоке или цепи. Может, это покажется странным, но это так… Самоубийцы – люди, как правило, изнеженные, и сама мысль о том, что звенья цепи переломают им хрящи горла и защемят кожу на шее… – Значит, Артура Артса убили? – Да, я пришел к такому выводу, тем более что ссадины у него на подбородке подтверждают, что цепь, которую набросили ему на шею сзади, сначала задела его лицо… – Но я не понимаю… – Потерпите! Теперь обратите внимание на то, что его жена была найдена повешенной на скрученной жгутом простыне… Даже не на веревке, которых на борту судна более чем достаточно!.. Но нет! Именно на простыне, потому что это, если можно так выразиться, самый мягкий способ повешения… – Что же это значит? – Что она повесилась сама… Это настолько очевидно, что для храбрости ей, никогда не пившей, понадобилось вылакать пол литра джину… Вспомните, что говорится в заключениях судебного врача… – Я помню. |
