Клинки в клинки, глаза в глаза, отвага против отваги.
Воевода опять выбрал для себя самого знатного из ляхов — в вороненых доспехах с вычурным, наведенным золотом рисунком. Но в последний миг путь ему заступил плечистый рыжеусый всадник на крупном скакуне, оказавшийся на две головы выше. Пользуясь ростом, враг рубанул Щербу из-за головы, еще и привстав на стременах, — однако опытный боярин вскинул щит только до уровня глаз и потому заметил, как в последний миг лях слегка подправил удар, метясь уже не в голову, а по колену. Щерба толкнул левую руку вперед, подставляя лезвию умбон, и тут же, под прикрытием деревянного диска, уколол врага под мышку, благо гусарские доспехи прикрывали плечи только сверху. Великан повалился — но знатного ляха за ним уже не оказалось, вместо богатого пана там обнаружился безусый юнец с испуганно округлившимися голубыми глазами. Тем не менее палашом он взмахнул весьма рьяно — воевода едва успел прикрыть лицо саблей, тут же ударил щитом вниз, самым краем, в выставленное колено, а когда юнец запоздало дернул вниз щитом — быстро и точно кольнул его в горло.
Ненадолго слева стало свободно — три лошади без всадников отгораживали воеводу от жаждущих боя гусар. Посему боярин всем телом повернулся вправо, уколол саблей ляжку шляхтича, дерущегося с кирасиром, окантовкой щита ударил в плечо казака, увлеченного схваткой с холопом в панцирной кольчуге, отбил меч другого, кольнул под локоть…
Слева надвинулась тень — Щерба повернулся навстречу, ударил щитом по щиту, попытался уколоть сбоку, ощутил, как вражеский клинок скребнул по плечу его самого. Однако кольчуга выдержала, и они с ляхом разъехались, не причинив друг другу никакого вреда. Гусар попытался развернуться — но его цапанул за окантовку топор Карасика, и тут же в горло воткнулся нож…
А на воеводу налетел чубатый и брюхатый казак с пышными усами, взмахнул шестопером. Боярин прикрылся щитом, понизу нанес сильный укол в живот, ощутив в руке сопротивление рассекаемой плоти, приоткрылся — и успел заметить пластины стремительного шестопера только возле самого лба.
— Боже… — Все, что он успел сделать, так это чуть наклониться, подставляя вместо лица край шлема, и в тот же миг его голова взорвалась…
— А-а-а, черт!!! — дернулся от боли Женя, резко приподнялся в постели и торопливо отполз назад, все еще видя перед собой летящее прямо в глаза оружие, чувствуя боль от жестокого удара.
— Чего орешь, будто оглашенный-то? — широко зевнув, приподнялась на тахте Катя. — Волки за бок укусили?
— Опять примерещилось… — тяжело перевел дух молодой человек.
Женя Леонтьев умирал во сне уже не в первый раз, однако привыкнуть к этому никак не мог. Слишком уж явственно, натуралистично все происходило. Запахи, тяжесть брони, усталость, страх и ярость, боль от ударов — все было ярким, живым, настоящим.
Вот и сейчас, все еще ощущая место, куда врезался шестопер, он невольно ощупал голову с левой стороны.
— Опять клад? — живо заинтересовалась девица, спустив ноги на пол.
На два месяца к себе в квартиру Евгений заезжую «лимитчицу» все-таки пустил. Проиграл в споре — значит, проиграл, нужно быть честным. Однако спал отдельно, стеля себе на полу туристический матрасик.
— Нет, какая-то бредятина, — покачал головой молодой человек. — Будто я вместе со шведами и какими-то кирасирами против поляков возле Тулы сражаюсь. Я даже фамилию польского воеводы откуда-то знал… Пан Зуб… Зборский…
— Зборовский? — закончила вместо него Екатерина. — А шведами командовал граф Якоб Делагарди?
— Откуда ты знаешь?
— Господи, ну почему ты посылаешь такие сны не мне, а какому-то безграмотному олуху?! — вскинув руки к потолку, простонала девушка. |