— Ноги целы, голову не оторвало, дышать могу, а остальное… Неужели два шага сделать не смогу?

В итоге я достала бокалы, отыскала на полке пузырёк с настойкой, а Кристоф водрузил на стол бутылку.

На этот раз сидели не на кухне, а в гостиной. Кристоф хоть и шутил, но не скрывал собственного нездоровья. Он занял кресло у камина и попросил зажечь огонь.

— Лицом к нему садитесь, пламя успокаивает. Первую — залпом, во вторую белладонну с травками. Можете ничего не говорить. Или о себе могу рассказать. Хоть о прошлом, хоть о настоящем.

Интендант сдержал слово. Он не хлопал по плечу, не смотрел с участием и больше ни разу не упомянул имя Эрно, не говоря уж о шаблонном: 'Время лечит, вы ещё молодая'. Мы сидели и молча пили вино. Интендант даже не смотрел на меня, грел в пальцах бокал и с отрешённым видом полулежал в кресле. Временами вздрагивал, будто от судорог. Догадываюсь, это последствия ранений.

Ради соблюдения приличий Кристоф накинул рубашку, но даже сквозь неё видела бурые бинты и напряжённые мышцы.

Сама я опрокинула без закуски два бокала и, только немного захмелев, смогла разжать пружину внутри. Снова рыдала, уронив лицо на руки, потом накапала настойки и съела кусочек ветчины.

— Ложитесь, я уже ухожу.

— Вас только сейчас и накроет, — возразил Кристоф. — Мужчину бы после бутылки.

Он допил свой бокал и осторожно поменял позу.

— А вы, ведь говорили, что не… Словом, Авалон вовсе не за мысли о самоубийстве отчитывал, — креплёное делало своё дело, рушило все преграды. — Вернее, он…

Кристоф улыбнулся и спросил:

— Смотрели на башню и гадали, стоит ли прыгать? А из окна походного лазарета виднелись горы, только ноги не слушались.

Я от изумления открыла рот. Так откровенно! Это же считается позором, ни один маг не признается.

— Это больно, да? — подперев ладонью голову, спросила я и заново наполнила бокалы. Себе больше — с вином теплее, спокойнее, хотя бы чувствуешь что-то, кроме щемящей тоски.

— Что именно? Сознавать, что жизнь закончилась, или раны?

Я не ответила и, хлебнув креплёного, извинилась за бестактность.

— Да нет, вы спрашивайте, вам так легче. Это тогда казалось, будто кончено, потом нашлись новые цели и планы. И у вас найдутся. Может, они и не заменят былого, но наполнят существования смыслом.

— Но вы ведь до сих пор помните! — с жаром возразила я.

— Конечно, помню. Я ничего не говорил о забвении, оно, увы, только на словах, но если не сидишь в собственной клетке, проще. У меня тоже была кандидатская степень, свежая, года не прошло. Была невеста, были планы, были люди, которых надлежало спасти, и тот день. Ничего, нужно просто осознать, что ничего не изменишь.

— Невеста, неужели она вас бросила?

Я заочно ненавидела ту стерву. Кристоф как никогда тогда нуждался в поддержке, а она смалодушничала, ударила лежачего!

— Нет, я сам это сделал. Письмом из лазарета. Незачем портить чужую жизнь.

— А потом, неужели она не пыталась поговорить?

— Вы сейчас хотите говорить? — усмехнулся Кристоф. — Вот и я не хотел. Нет, не жалею. Она бы только мучилась. Да и я заодно.

— Но она вас любила, как же вы могли её бросить! — щёки пылали, от вина стало жарко.

— Вот поэтому и бросил. Зачем ей, молодой, красивой, калека? Приехала даже, помню, видимо, чтобы поговорить, но меньше всего на свете хотелось видеть её. Я и не видел, велел целителю не пускать, даже пригрозил чем-то. Не помню уже чем. Плакала наверняка, но, повторю, я не жалею. Она сейчас, безусловно, замужем, дети, любящий муж… Вы меня двадцать лет назад не знали, Камилла бы не выдержала.