26 декабря 1237 Р.Х. День пятнадцатый. 10:55. Пурешева волость, городище Кадом, царский терем.

Царская дочь-богатырка мокшанка по имени Нарчат.

В очаге тихо потрескивали прогорающие угли, через тусклое слюдяное окошко внутрь терема сочился слабый свет, воркующая голубка из царской голубятни урча доклевывала рассыпанную по подоконнику горсть зерен – свою награду за быстро доставленное послание от отца и брата. Картина внешне благолепная, но было в ней нечто трагическое, говорящее о том, что присутствующему здесь персонажу уготована печальная судьба и безвременная насильственная кончина, потому что так решил главный режиссер спектакля по имени жизнь.

А девица Нарчат собою была хороша. На круглом румяном лице вразлет черные соболиные брови и ярко-розовые губы, что свидетельствовали о чувственности и доброте – разумеется, настолько, насколько может быть добра богатырка. Тоненькие черные косички свободно спадают за спину из-под кожаной головной повязки с металлическими украшениями, теплая рубаха до середины бедра из отбеленной шерсти украшена яркой красно-черной вышивкой (психолог сказал бы, что девушка агрессивна), а также серебряными привесками и надетыми поверх, тоже серебряными, ожерельями нежно позвякивающими от каждого движения. Женщины обычно носят рубахи-платья длиной ниже колен или в сочетании с поддетой под них юбкой; но на богатырке, которой требуется садиться на коня, вместо того надеты украшенные такой же вышивкой белые порты, которые ни за что не спутаешь с мужскими. Массивные спирали из медной проволоки удерживают присобранные в запястьях рукава рубахи, а кожаный мужской пояс с серебряными бляхами и пряжкой, а также висящий на нем кинжал, дополняют костюм печальной богатырки.

А печальна она потому, что прилетевший из-под Рязани голубь привез ей известие от отца и брата, начертанное на клочке пергамента мелкими буковицами. Не так уж и велико расстояние до Рязани – всего-то сто тридцать пять километров по прямой, и три дня, чтобы по лесным тропам добраться гонцу, путешествующему одвуконь и знающему местность. А гляди ты – с тех пор, как войско Бату-хана отправилось воевать русские княжества, прихватив с собой мокшанских храбрецов, канули они как камень, упавший в реку, и ни ответа от них пока не пришло, ни привета…

Тяжка доля тех, кто отправляется на войну, повинуясь чужим интересам. Как писал в своем послании каназор Пуреш, добычи от того похода пока не было, а многих храбрых воинов мокши уже убили до смерти рязанцы и какие-то злые белые мангусы, обожающие вешать служащих монголам мокшанских проводников за шею на осинках. В конце послания имела место приписка, что Бату-хан требует себе еще подкреплений и настаивает, чтобы новое войско мокшан на Русь повела именно она, Нарчат, красавица, богатырка и верная дочь царя Пуреша.

Прочитав эти слова, девушка призадумалась. Попахивало от этого предложения какой-то ловушкой. Ведь нет у монголов такого обычая, чтобы женщина водила войска, а значит, Батый требовал ее приезда по каким-то иным соображениям. Кроме того, ее отец, собираясь на войну по зову монгольского владыки, собрал всех, кого можно было отправить на чужую войну не оголяя обороны своего края, по которому в любой момент могут ударить засевшие в лесах эрзя, черемисы или пришедшие из степей остатки кипчаков, не забывших еще мокшанского предательства*.

Примечание авторов: * летом 1237 года мокшанский каназор Пуреш, ранее бывший союзником владимиро-суздальских князей и кипчакского хана Котяна, под угрозой полного уничтожения своего народа, проживавшего в открытой лесостепной зоне, переметнулся на сторону монгольского правителя Западного улуса Бату-хана.

Но самое главное заключалось все же в том, что у монголов женщины войска не водят и не водили, а это значило, что данный вызов, скорее всего, являлся хитрой ловушкой, в которую хотели заманить ее, царскую дочь Нарчат.