Даже Софья, которая по биологическому возрасту была лет на десять меня старше, в вопросах практической жизни выглядела дитем. Да и не удивительно – ведь всю свою дозамужнюю жизнь она просидела в девичьей светлице, как княжна, которой грешно марать руки какой-либо работой, кроме вышивки и пения заунывных песен.
Потом то же самое продолжилось на женской половине княжьего терема, но только там к девичьим обязанностям прибавилась еще необходимость ублажать мужа в постели и рожать ему детей. При этом княгиня прекрасно знала, что ее благоверный супруг не пропустил мимо себя ни одной мало-мальски смазливой служанки, птичницы или даже свинарки. Знала она и то, что пока жива его мать, Аграфена Ростиславна, ей ни за что не получить власти над женской половиной терема и теми мерзкими девками, которые делят с ней ее мужа.
И вот пришел тот момент, когда все рухнуло сразу и навсегда. Был убит в бою супруг – рязанский князь Юрий Игоревич, потом против тирании свекрови по очереди одна за другой взбунтовались сперва старшая дочь, ушедшая в богатырки к Серегину, за ней невестка, просто ушедшая куда глаза глядят, лишь бы не возвращаться в постылый Рязанский терем. Потом подняли крик средние дочки – двенадцатилетняя Ирина и девятилетняя Евдокия, а уж пятилетняя Пелагея присоединилась к ним просто за компанию. Девочки не желали ехать в зимнюю промерзшую Рязань, где скучно воет в трубе ветер, а бабки рассказывают все время одни и те же сказки.
Девочки желали остаться здесь, в волшебном городе, где все время лето, где интересно жить, а княгиня* Анна Сергеевна, знает много замечательных занятий, вполне пристойных для девочек их положения. Например, лепка из глины русских богатырей, красавиц и разных ужасных чудовищ, а также их раскрашивание яркими красками. Сначала Софья застыла, как каменное изваяние, не в силах решиться ни на что, а потом поняла, что теперь в Рязани их никто не ждет, скоро там будет новый хозяин и поэтому она свободна как птица – и она вместе с девочками просто обогнула опостылевшую ей за девятнадцать лет жизни Аграфену Ростиславну и пошла своим путем, который и привел ее ко мне в Башню Мудрости.
Примечание авторов: * в понятиях людей того времени, если человека зовут полным именем, да еще и с отчеством – то это обязательно князь или княгиня. Совпадающие отчества у Анны Сергеевны и Сергея Сергеевича, а также фактическое положение третьего лица в иерархии (после беременной на седьмом месяце и оттого редко показывающейся на люди жены), говорило о том, то Анна Сергеевна – это младшая и любимая сестра Серегина…
Но Софья терпеливо ждала девятнадцать лет и могла подождать еще немного; положение ее невестки Евпраксии было гораздо хуже. Девочка, которой на глаз было не более семнадцати лет от роду, находилась на грани самоубийства. Сперва ужасная смерть любимого мужа, который поехал послом к Батыю и был им вероломно убит, потом смерть в бою свекра, который, будучи по жизни человеком не очень хорошим, тем не менее к невестке и внуку благоволил по-настоящему, видя в них продолжение своего рода. Переполненная горем, она была готова утопиться в реке, броситься с крыши, выпить яду и убиться об стену, и даже наша вечная заноза Ася, видя такую черную меланхолию, обошла Евпраксию стороной. Есть время шутить, и есть время избегать шуток.
Первым делом, с разрешения Сергея Сергеевича, я сводила несчастную в его кабинет, где рядышком стояли закованная в стасис узкоглазая тушка Батыя и то ужасное орудие казни, на которое тому предстояло сесть месяц спустя. Ставить такую гадость в своем кабинете (я имею в виду и то, и другое) я бы ни за что не стала. Но у Сергея Сергеевича, видимо, свое, далекое от моего, чувство прекрасного, и наверное, ему Батый рядом с предназначенным для него колом казался верхом то ли эстетического совершенства, то ли торжества справедливости. Сразу пришлось предупреждать Евпраксию, что бить Батыя в таком состоянии так же бесполезно, как и лупить бесчувственную деревяшку. |