Кстати, об амазонках. Вот Агния сейчас со своим мужем Змеем находится в мире Славян и ощущается вполне конкретно. При этом понятно, что мужа Агния любит реально-физически, а меня идеально-платонически. Хотя стоит мне подать знак – и все полетит в тартарары. Ну уж нет, никаких знаков я подавать не буду, не надо мне тут мечты сопливого подростка, гарема из двадцати тысяч бешеных баб… Да и моя супруга Елизавета Дмитриевна, которая стала моей без всякого Призыва, исключительно по велению сердца, сейчас находится на шестом с лишним месяце беременности; и я гадом буду, если дам ей хоть малейший повод для волнений.

Что же касается испытания силы связи – то да, можно сказать, что нахождение в разных мирах перестало быть препятствием для восприятия Верных, и они точно так же должны будут чувствовать, что я нахожусь где-то рядом, слежу за тем, что происходит, и в любой момент готов поддержать их огнем и маневром, ну или в крайнем случае советом. Этого будет вполне достаточно, чтобы дать местным неофитам самостоятельное задание в их родном мире. И пусть только попробуют отвертеться, теперь у них ничего не выйдет. А передать их верность будущему Александру Невскому можно действительно позже, когда он повзрослеет, заматереет и станет полностью соответствовать известному в наше время образу Святого Защитника Руси, обзаведясь собственной энергооболочкой с возможностью самостоятельно осуществлять Призыв… Именно так мы и будем действовать.

Поблагодарив Отца за хороший совет, я решил не откладывать дела в долгий ящик, потому что, кроме постоянного притока рязанских добровольцев, желающих двинуться с нами в другие миры, существовали и другие процессы, также требовавшие к себе нашего неусыпного внимания. И одним из таких процессов, протекающих с бурным шипением, искрами и шапкой пены, был распад большого семейства покойного рязанского князя.

Птица говорит, что эта женская общность, весьма разнородная и заряженная множеством внутренних конфликтов, начала давать трещины сразу же, как только исчез давящий на всех авторитет князя Юрия Игоревича. Аграфена Ростиславна, что раньше была хозяйкой в этом курятнике, лишилась своего главного силового ресурса в виде собственного сына, обладавшего реальной властью над жизнью и смертью всех остальных членов семьи. На похоронах все отрыдали по покойному князю как положено, но стоило женщинам вернуться в мир Содома, чтобы собрать вещи, как начался настоящий русский бабий бунт – бессмысленный и беспощадный, разнесший единую до того семью на мелкие клочки.

Первой из княжьего семейства взбунтовалась старшая дочь Ефросинья, заявившая бабке и тихой как мышка матери, что ни в какую Рязань она не вернется, а прямо сейчас пойдет в башню Силы и запишется к Серегину в войско ученицей. Ну и что, что богатыркой ей никогда не стать. Не все воительницы в его войске богатырки, но все они уважаемы, весьма обеспечены и ни в чем не нуждаются. К тому же там, в верхних мирах, бесхозных княжичей куда больше, чем здесь, где ей до самой смерти придется куковать девкою в своей светлице.

Старуха догадалась, с чьего языка поет девица, и попыталась сухой и жесткой рукой ухватить негодницу за косу, чтобы устроить ей хорошенькую выволочку, но не преуспела в этом намерении, потому что наглая Фроська вывернулась, показала бабке длинный, как у змеи, язык и ссыпалась по лестнице исполнять свое намерение. В окошко светлицы, где квартировало семейство князя, было видно как она стрелой, с развевающимся позади подолом сарафана вбежала в расположенную напротив башню Силы, откуда некоторое время спустя, лучась радостью, важно направилась в башню Терпения, неся вперед себя лист белой бумаги (обходной лист).

Бабка была прекрасно осведомлена о том, что прежде чем принять кого-то в войско, его направляют к располагавшимся в башне Терпения лекарям проверить здоровье, а также знала, что на ее внучке можно было дрова возить – такая здоровая со всех сторон и ядреная девка, уже не раз на спор коловшая попой* орехи.