Снова оставшись одна, Нарчат со свежими силами принялась подвывать, вертя задранной к потолку попой, покрытой толстым слоем жирной мази. Она оплакивала свою несчастную судьбу. Ой, бедная она бедная, несчастная она несчастная, отца у нее убили, брата убили, а ее саму опозорили при всем честном народе, выпоров, как какую-то холопку… Ситуация была отягощена тем, что с самого раннего детства ни отец, ни мать не поднимали на девочку руки, и она росла своевольной, как дикий звереныш, не знающий над собой ничьей власти, уверенной, что все вокруг должны ей подчиняться в силу ее высокого положения. Маленькая тиранка, родных она заставляла подчиняться силой своего обаяния, а все остальные падали перед ней ниц как перед дочерью царя. Иначе как бы она могла стать богатыркой и вольной охотницей, скакать по лесам и полям с луком и сворой собак, а не проводить часы за приличествующими женщинам ее положения пяльцами для вышивания?

У Нарчат саднила не только поротая попа, саднила униженная душа существа, которое поймали, укротили и посадили в клетку. Что будет дальше? Ее, как холопку, заставят надеть лапти, сунут в руки метлу и отправят подметать двор терема? Или же, напротив, отдадут в наложницы кому-то из высокопоставленных белых мангусов? Не зря же банные девки так старательно наводили красоту на ее тело, а рузская богатырка порола ее собственной рукой, а не розгой или батогом, как приличествовало бы при порке холопки. В любом случае свободная жизнь Нарчат закончилась и начинался такой кошмар, который она с большим трудом могла себе вообразить. По сравнению с этим порка – это полная ерунда. Попа заживет за несколько дней, а вот душа будет саднить вечно.

Отец и брат сгинули в этом дурацком походе, затеянном Батыем, оставив Нарчат без родных и близких, а народ мокши без царского руководства. Ведь после того проигранного поединка, заставившего ее потерять веру в свои силы, какая из нее царица? Цариц не порют и их голые попы не выставляют напоказ всему честному народу. После такого хоть в омут головой, только вот в омут Нарчат не хотела. Ведь она молода, ей еще жить да жить; и может, не так будет страшен князь Серегин, как его белые мангуски? Ведь для того, чтобы умереть, много ума не надо. Если бы рузы хотели их убить, они бы их убили – неважно, из засады или в честном бою.

Нарчат представила, что копье рузской богатырки с наконечником из прекрасной стали бьет не в бронзовый умбон, а рядом с ним, насквозь пробивая несколько слоев бычьей кожи и тонкое плетение дорогой кольчуги. После этого беспощадная отточенная сталь легко, как в коровье масло, входит в тело, чуть выше соска левой груди, пронзая бьющееся сердце и прерывая жизнь. Она, уже мертвая, падает из седла, а рузская богатырка бросает застрявшее в ее теле копье и вытаскивает меч, приказывая своим мангускам атаковать и убить тех, кто не догадался или не успел к тому моменту сложить оружие. Начинается бойня, в которой у мокшанских воинов нет ни одного шанса. Потом обнаженное тело Нарчат (не пропадать же дорогим одеждам), с окровавленной раной на месте сердца, за руки за ноги швыряют в зияющую яму поверх других голых трупов и засыпают сверху комьями промерзшей земли.

Конец всему, в том числе и земле мокшан – потому что на нее, оставшуюся без защиты, приходят чужие воины и кладут ее пусту, так же, как монголы хотели положить пусту земли рузов, а мокшане им помогали. Око за око, жизнь за жизнь, смерть за смерть. Пали немногочисленные защитники земли мокшан, горят их городки и селения, а вереницы пленников под охраной суровых воинов по лесным тропам бредут на закат, для того чтобы сесть на землю в указанных местах уже холопами рязанского князя.