Людмила Никандровна трезво оценивала физические данные дочери. Настя не была феноменально одарена, но не без способностей. Вряд ли она стала бы баскетболисткой или волейболисткой – все-таки ростом пошла в отца, – но у нее были достаточно длинные для девочки ноги, пропорциональный торс, узкая кость. К тому же она отличалась миловидностью. Но, к сожалению, путь в гимнастки и фигуристки тоже ей был заказан – Настя природной гибкостью не обладала, чем тоже пошла в отца. Мышцы кондовые. Еще у нее оказался низкий болевой порог – совершенно не терпела боль. При попытке растянуть ее на шпагат Настя начинала орать сразу же, и это оказалось не капризом. Она действительно не могла терпеть. Так что Людмила Никандровна решила, что девочка может найти себя в другом – петь, танцевать, рисовать, играть на музыкальных инструментах, сочинять стихи, наконец. Дочь начинала заниматься вроде бы с увлечением, но теряла интерес, если занятия требовали хотя бы минимальных усилий. Людмила Никандровна не заставляла Настю, не могла надавить, отправить на занятие насильно, не обращая внимания на слезы и сопли. Девочка быстро поняла, что матерью можно манипулировать, и находила многочисленные, проверенные временем и многими поколениями детей отговорки: «спать хочу», «учительница кричит, и голос у нее противный», «живот болит».

– По жопе, – хохотала Нинка, когда Людмила Никандровна жаловалась подруге на дочь, которую невозможно было ничем увлечь. – Она лентяйка!

– Ну а вдруг ей и вправду не интересно? – Людмила Никандровна пыталась найти оправдание не столько Настиному, сколько собственному безволию.

– Ага, можно подумать, мы с тобой балдели от волейбола. Прямо спали и видели, как мяч через сетку будем кидать. Интерес приходит во время игры, как говорил наш Димдимыч.

Людмила Никандровна действительно не помнила, чтобы мечтала стать профессиональной спортсменкой и всю жизнь играть в волейбол. Да ни у кого из их команды не было такой страсти, разве что у Светки. Та – да, просто бредила волейболом. Но Нинка точно его в гробу видала.

– Ты же понимаешь, если у нас не было возможностей, то хочется, чтобы у наших детей они были, – опять оправдывалась Людмила Никандровна.

– Драмкружок, кружок по фото. Я говорю – по жопе, и пусть не выступает! – отвечала Нинка.

– Я не могу. Головой все понимаю, а толку-то. И про себя все знаю, и про Настю…

– Надо было тебе на венерологию, а не на психиатрию идти, – веселилась Нинка. – Меньше бы причинно-следственные связи искала.

Когда Настя вступила в подростковый возраст, как и сыновья Нинки, Людмила Никандровна уже на стену лезла от капризов и неконтролируемых взбрыков дочери. Та продолжала издеваться над матерью, еще в детстве уяснив, что ничего ей за это не будет. Дети пробуют край, линию, как на спортивной площадке, за которой считается «аут», но Людмила Никандровна не смогла начертить эту линию для собственной дочери. Настя становилась совершенно несносной, а ее шалости – все менее безобидными. Она, например, могла усесться на подоконник и свесить ноги с внешней стороны. Людмила Никандровна умоляла дочь так не делать, потому что опасно и вообще нельзя. Просто нельзя. Но Настя, поняв, что может произвести эффект, усаживалась на подоконник и, болтая ногами в воздухе, делала «уголок», попеременно отпуская руки.