|
Да, наверное, мы были лишены некой романтики, флера запрещенности, не знали, что такое влюбленность, стыд, как бывает у обычных молодых людей и девушек. И сексуальная связь для нас не являлась чем-то сакральным и судьбоносным. Скорее, удобством. Всего проще иметь парня – он и сумку дотащит, и еды принесет, когда кажется, что умрешь с голодухи. Да и достаточно ранняя сексуальная жизнь заставила нас рано же повзрослеть, избавиться от иллюзий и считалась или дополнительной физической нагрузкой, или психологической разгрузкой – кому как. Нет, мы не спали с кем ни попадя и партнерами по кругу не менялись. Сложившиеся пары были крепкими. И если случался разрыв, то из команды больше ни с кем не встречались – таково было неписаное правило. Мы научились расставаться. Обязательно друзьями. Наверное, потому что с самого начала были друзьями, а только потом становились любовниками. Наша командная связь, как показала жизнь, оказалась прочнее брачных уз. В моем случае точно. Странно, но никто из наших не связал свою жизнь со спортсменом. Наоборот, мы выбирали себе в мужья и жены людей, далеких от спорта. Тех, кому и в голову не придет расспрашивать, как мы жили на сборах, как спали, что ели. А если и спросят, то все равно не поймут ни наших шуток, ни проблем, которые нас мучили. Мы выбирали себе в спутники жизни людей, которые не зайдут на нашу территорию. И наши воспоминания останутся только с нами. Многие из-за этого остались одинокими, как Светка. А многие, как Нинка, нашли своего идеального партнера на всю жизнь.
Спортсмены отличаются от обычных людей. Именно поэтому я, откровенно признаться, не хотела, чтобы Настя росла в этой среде. И именно поэтому Нинка сделала все, чтобы ее сыновья росли на сборах и воспитывались тренерами. Ярик с Гариком получали от спорта то, что и мы с Нинкой, – выдержку, характер, выносливость, адское терпение, способность преодолевать боль, самих себя. А вот Настя, моя собственная дочь, считала, что спортивная юность сделала меня монстром. Когда дочери было лет четырнадцать-пятнадцать, она нашла новую форму манипуляций – стала падать в обморок. Сначала даже я думала, что она придуривается, но Настя действительно теряла сознание на секунду, на две. Чаще всего из-за духоты. Иногда от переживаний. Еще на сборах мы знали, кто как реагирует на стресс, душный зал, кто когда «включается». Я, например, отлично играла с утра. На вечерних играх ползала сонной мухой. Накануне игры вообще не могла уснуть. Мне проще было выйти на пробежку, чем в кровати лежать. Я могла отправиться гулять в четыре утра, ходить до шести и в семь уже стоять под холодным душем. Нинка же всегда спала днем. Хоть полчаса. Ей нужно было поспать обязательно, иначе она всех поубивает, и если Нинка засыпала, мы на цыпочках ходили и даже дышать громко боялись. Опять же перед игрой она спала как сурок. Нинка вообще восстанавливалась сном. Могла сутки продрыхнуть, даже в туалет не вставать, а потом снова играть. Будто во время сна ее к розетке или к аккумулятору подключали и она заряжалась энергией. Кровь носом, обмороки считались нормальным, обычным явлением. Кровь останавливали, засунув в нос скрученный кусок туалетной бумаги. А обмороки… Когда Настя потеряла сознание, я даже не среагировала, как положено матери. Подошла, окно открыла, полотенце мокрое принесла. Настя очнулась. Второй раз я дала ей съесть кусок сахара и лимон. В третий – шоколадку с крепким и сладким горячим чаем. В четвертый уже ничего не сделала. Как бы это объяснить – мы справлялись сами. Кому-то больше помогал сахар. Кому-то лимон. Кто-то пил обычную воду, а кто-то сладкий чай. |
