|
Оскар, прочитав письмо, удалился, не сказав ни слова, на противоположную сторону комнаты. Мистер Финч решил выйти из своего второстепенного положения, действуя впредь самостоятельно. – Должен ли я сделать заключение, – начал он, – что с моей стороны было бы бесполезно пытаться увидеть свою дочь? – Ее письмо говорит само за себя, – отвечала я. – Если вы попытаетесь увидеться с вашей дочерью, вы, по всей вероятности, помешаете ей приехать сюда. – В качестве отца, – продолжил мистер Финч, – я не могу остаться в бездействии. В качестве духовного лица я имею, кажется, право обратиться к приходскому ректору. Очень может быть, что он уже получил уведомление об этом ложном браке. В таком случае я обязан не только из уважения к самому себе, но и из уважения к церкви переговорить с моим досточтимым собратом. Я хочу переговорить с ним. Он подошел к двери и прибавил: – Если Луцилла приедет во время моего отсутствия, я уполномочиваю вас, мадам Пратолунго, задержать ее своим авторитетом до моего возвращения. С этим прощальным поручением мне он вышел из комнаты. Я взглянула на Оскара. Он медленно подошел ко мне с другой стороны комнаты. – Вы, конечно, подождете здесь? – сказал он. – Конечно. А вы? – Я уйду ненадолго. – С какою нибудь целью? – Без всякой цели. Чтоб убить время. Я не могу более выносить ожидание. Я почувствовала твердую уверенность, судя по тону его ответа, что, освободившись от мистера Финча, он решил идти прямо в дом своей родственницы. – Вы забыли, – сказала я, – что Луцилла может приехать, пока вас здесь не будет. Ваше присутствие в этой или в соседней комнате может оказаться необходимым, когда я расскажу ей, что сделал ваш брат. Предположите, что она не поверит мне, что я тогда сделаю, не имея возможности обратиться к вам за подтверждением моих слов? Ради ваших собственных интересов и ради интересов Луциллы я прошу вас остаться со мной. Сославшись только на эту причину, я ждала, что он скажет. Поколебавшись с минуту, он отвечал с притворным равнодушием: – Как вам угодно! – и пошел опять на противоположную сторону комнаты. – Придется отложить на время, – сказал он, говоря с собою. – Отложить что? – спросила я. Он взглянул на меня через плечо. – Потерпите немного, – отвечал он. – Скоро все узнаете. Я не сказала ничего. Я поняла по тону его ответа, что разговаривать с ним бесполезно. Через некоторое время, как велик был промежуток, я не берусь определить, в коридоре послышался шелест женских платьев. Минуту спустя раздался стук в нашу дверь. Я сделала знак Оскару отворить боковую дверь, близ которой он стоял, и уйти на первое время. Потом ответила на стук так твердо, как только могла: – Войдите. Вошла незнакомая мне женщина, одетая как почтенная служанка. Она вела за руку Луциллу. Первый же взгляд на моего друга подтвердил мою страшную догадку. Какой увидела я Луциллу в первый день нашего знакомства в приходском доме, такой увидела я ее и теперь. Опять ко мне обратились мертвые глаза, как и тогда отражающие падающий на них свет. Слепая! О, Боже, прозрев только несколько недель назад, ослепла опять! Это ужасное открытие заставило меня забыть все остальное. Я бросилась к ней и заключила ее в свои объятия. Я взглянула на ее бледное, истомленное лицо и зарыдала на ее груди. Она осторожно подняла мою голову рукой и ждала с ангельским терпением, пока не пройдет первый взрыв моего горя. – Не плачьте о моей слепоте, – сказала она тихим, нежным голосом, так хорошо мне знакомым. – Дни, когда я видела, были самыми несчастными днями моей жизни. Если вы по лицу моему видите, что я грустила, я не о глазах моих грустила. |
