|
Вы были очень добры. Вы обнаружили истинно дружеское сочувствие, но вы не можете представить себе, как меня сразил этот удар. Я разбит, мадам Пратолунго, – он обратился в мою сторону. – Мистрис Финч, – он обратился в ее сторону, – я разбит. Не нахожу другого слова. Разбит. Священник остановился посередине комнаты, поглядел вопросительно на меня, поглядел вопросительно на жену. На лице его было написано: «Если обе эти женщины упадут в обморок, сочту это естественным и уместным с их стороны, после того что сказал им». Я ждала, что будет делать хозяйка дома. Мистрис Финч не упала на пол с младенцем своим и повестью. Ободренная ее примером, я позволила себе также остаться сидеть на месте. Ректор все выжидательно глядел на нас. Я придала лицу своему по возможности жалобное выражение. Мистрис Финч почтительно подняла взгляд на мужа, будто видела в нем благороднейшее из созданий, и поднесла платок к глазам. Мистер Финч был доволен. Мистер Финч продолжал: – Здоровье мое пострадало. Уверяю вас, мадам Пратолунго, мое здоровье пострадало. После этого несчастного случая желудок мой расстроился, я потерял, так сказать, душевное равновесие, обычная уверенность исчезла. Я подвержен, единственно вследствие этого страшного потрясения, припадкам болезненного аппетита. Мне хочется то завтракать ночью, то обедать в четыре часа утра… Мне и теперь чего то хочется. Мистер Финч остановился, придя в ужас от всего сказанного о своем состоянии, глубоко задумавшись, нахмурив брови и судорожно сжимая рукой нижнюю пуговицу своего потертого черного жилета. Водянистые глаза мистрис Финч наполнились слезами – она разделяла супружеское горе. Ректор, справившись со своим желудком, внезапно подошел к двери, отворил ее настежь и громовым голосом крикнул кухарке: – Сварите мне яйцо! Он вернулся на середину комнаты, подумал еще, мрачно уставившись на меня, затем торопливо вторично подошел к двери и грянул на лестницу: – Яйца не нужно! Приготовьте селедку! Ректор опять вернулся к нам, закрыв глаза и в отчаянии приложив руку к голове. – Вы видите, – заговорил он снова, обращаясь поочередно то ко мне, то к жене, – вы видите, в каком я состоянии. Просто ужасно! Я нерешителен в пустяках. Сначала мне как будто хочется яйца, потом как будто хочется селедки, теперь я сам не знаю, чего мне хочется. Уверяю вас честью, не знаю сам, чего мне хочется. Весь день нездоровый аппетит, всю ночь мучительная бессонница… Какое состояние! Я не знаю покоя. Я ночью беспокою жену. Мистрис Финч, я беспокою вас ночью! Сколько раз со времени этого несчастья поворачиваюсь я в постели, прежде чем засну? Восемь раз? Вы в этом уверены? Не преувеличивайте! Вы верно считали? Да? Добрая женщина! Я никогда, уверяю вас, мадам Пратолунго, я никогда не испытывал такого потрясения прежде. Было что то в этом роде после десятых родов жены. Мистрис Финч! После десятых или после девятых? После десятых? Вы в этом уверены? Вы не вводите в заблуждение нашего друга? Очень хорошо. Добрая женщина! Тогда дело было в денежных затруднениях, мадам Пратолунго. Я справился с денежными затруднениями. Как теперь справиться с несчастьем? Я все уже устроил для Оскара и Луциллы, отношение мое к ним доброжелательное, я видел впереди будущность, светлую и для меня, и для моего семейства. Что я теперь вижу? Все, так сказать, разрушено одним ударом. Неисповедимое Провидение! Он остановился и набожно поднял глаза и руки к потолку. Кухарка появилась с селедкой. – Неисповедимое Провидение! – продолжал мистер Финч, несколько понизив голос. – Кушай, пока горячая, мой друг! – сказала мистрис Финч. Ректор опять остановился. Словоохотливый язык побуждал его продолжать, своевольный желудок настойчиво требовал селедки. Кухарка открыла блюдо. Нос мистера Финча тотчас же принял сторону желудка. Мистер Финч остановился на «неисповедимом Провидении» и посыпал перцем селедку. |
