|
- Немедленно отдайте мне письмо! - потребовал в ответ директор. - Значит, вы все-таки не уверены, что оно сгорело? - спросил Бальрих. - Геллерт отрекся от него, - ответил вполголоса Геслинг, - он клянется, что знать не знает никакого письма. Я бы рекомендовал ему попридержать язык после его истории с маленькой Динкль. В свое время я уплатил ему за письмо сполна. Можете спокойно оставить его при себе. - А рабочие? - спросил Бальрих. - Они же все знают с его слов, и вы их, господин хороший, надули на участии в ваших прибылях? - Вы осмелились вымогать деньги у моего сына, - торопливым шепотом перебил его Геслинг. - Само ваше существование, Геслинг, - сплошное вымогательство. - Приберегите ваши фразы для ораторской трибуны! А вот покушение на убийство, милейший... - Сколько народу хотели убить вы, когда подожгли дом Клинкорума? У директора перехватило дыхание: из-за груды развалин своего пепелища вдруг показался Клинкорум, измазанный, оборванный, с бутылкой в руке. Величественной улыбкой приветствовал он "гостей". - Спас в шлюпке, - заявил он, указывая на бутылку. - Не угодно ли вам, господа? Но так как никто не ответил, он сам сделал большой глоток. - Гостеприимство и наука, - сказал он, переведя дух, - в этом была моя жизнь. Он выпрямился, стараясь принять былую величественную осанку и предстать во всем своем великолепии, с торчащими прядями бороденки и выпяченным из-под расстегнутой фуфайки животом. Но покачнулся и задрожал. Все же, потрясая бутылкой, Клинкорум обратился к Геслингу. - О вы, главный директор всех и вся! - с пафосом воскликнул он. - Вы показали себя! Я могу только благоговеть и преклоняться перед вами. Вы - порядок. Вы - сила. Вы - само величие. - Он низко поклонился, раскинув руки. Затем, исполненный сознания своей правоты, торжественно продолжал: - Презрения достоин этот бунтовщик! Мир только и может держаться на несправедливости и жестокости! Я готов дать показания против него! Главный директор от удивления даже рот разинул. И Клинкорум не без иронии взглянул на него. Затем сделал еще глоток и только после этого как ни в чем не бывало заключил: - Или хотя бы сохранить в тайне имя того, кто улепетывал, как заяц, когда горел мой дом. Это заявление вполне удовлетворило главного директора. Впрочем, Клинкорум сейчас меньше всего интересовал его. И учитель в изнеможении опустился на груду развалин, охваченный глубоким равнодушием ко всему, что происходит вокруг. Директор опять вполголоса обратился к Бальриху: - Теперь вы поняли? - Но не поняли вы, - ответил Бальрих. - Мертвый Яунер может сказать еще меньше, чем погорелец Клинкорум. Поэтому вы все еще обвиняемый... - Чего вы, собственно хотите? - хрипло взвизгнул главный директор. - Вам можно предъявить большой счет! Вымогательство! Бунт! Покушение на убийство! - А на вашем счету, - тяжело дыша, бросил Бальрих. - Грабеж! Обман! Поджог! - А разве эти два счета не покрывают друг друга? - вставил кто-то. Оказалось - адвокат Бук. Никто не заметил, как он подошел. Машина ждала на улице. - Я уже забрал сына, - сказал он Бальриху и, обратившись к Геслингу, сказал: - Гансу жестоко досталось прошлой ночью... Мне послышалось, что вы, господа, ведете здесь переговоры. |
