|
Их горячечный, восторженный блеск вдруг затуманился печалью: - Вы не верите в счастье даже в такую ночь? - Пиршество богов не для нас. - Зачем же вы тогда бунтовали? - А ты? - спросил Бальрих. Он стоял перед Гансом, укоризненно глядя на него. - Ты уже забыл? Разгоряченное лицо мальчика побледнело, и он в ужасе прошептал: - Лени! Я хотел умереть за нее! Как я мог забыть о ней? - Обняв Бальриха, скорбно склонившегося над ним, и прижавшись к его груди, Ганс разрыдался: - Какие мы несчастные, - промолвил он. Сейчас их ничто не разделяло, и они предались своему горю. Утро едва забрезжило, когда Ганс в испуге очнулся. - Беги! Тебя будут искать! Бальрих равнодушно махнул рукой. - Куда? Бесполезно. - Там, в моем пиджаке, деньги. Возьми... Ганс запнулся. Гримаса на лице друга напомнила ему, что это были за деньги. - Отдай их отцу. Твой отец тебе друг. - И, увидев, что губы мальчика задрожали, Бальрих спросил: - Ты разве не хочешь домой? Ганс опустил голову, ему было стыдно признаться в этом желании. Все же он позволил Бальриху одеть себя. - Пошли кого-нибудь узнать, - шепнул он ему на ухо. - Солдаты, наверно, уже ушли, а Геслинг еще не вернулся. - Разве его не было? Не было там, в эту ночь! - Бальрих расхохотался. - Нам-то, мятежникам, следовало бы это знать! - Он хитрый, - протянул мальчик, - если встретишься с ним, берегись! - А теперь он вернется? Ну, что ж, пойду. Твои родные придут за тобой. Прощай, мой милый мальчик, поправляйся и будь здоров! - И ты будь здоров, - сказал Ганс Бук серьезно и задумчиво. Они обменялись крепким рукопожатием, как мужчины, которые и без слов понимают друг друга. Бальрих послал какого-то парнишку к отцу раненого Ганса, а сам отправился на пожарище. Над развалинами еще курился дым; Бальрих посмотрел кругом. В этих развалинах, в этом запустении, казалось, еще жила ночь мятежа. Забастовщики попрятались, скрылись и Динкли, и лишь Клинкорум все еще стоял над своим погибшим добром, бормоча и размахивая руками, словно мельница крыльями. Бальрих прошел мимо, выискивая среди придорожных деревьев такое, в ветвях которого можно было бы спрятаться. Взбираясь на дерево, он тотчас узнал его. Вот и сук, на котором он когда-то хотел повеситься. Все это началось здесь, и события опять привели его сюда. А эти два момента отделяли один от другого борьба, испытания, падение и восстание, схватка не на жизнь, а на смерть, продолжавшаяся до столь печального конца. Ты уже тогда предвидел его, бедняк, предвидел свою гибель. Если бы ты все-таки ушел из жизни еще тогда! Теперь это слишком трудно; все, что ты выстрадал с тех пор, бунтует в тебе и противится самоубийству. Если умирать, так умирать в бою, и пусть враг погибнет вместе с тобою! Он посмотрел на оголенные ветви. Тогда вершины покачивались на ветру, изливая теплый аромат своих цветов. "Я уж не услышу их благоухания, - сказал себе Бальрих с горечью. - Солнце уже не будет греть меня своим теплом, я уже никогда не испытаю сытости, никогда не буду любить женщину". Здесь, у последней черты, всего острее возвращались к нему физические ощущения. "Брось все, беги отсюда, спасайся, живи!" Вдруг послышались шаги. Далеко внизу, между последними деревьями, показался Геслинг. |
