Чарнота (один, допивает коньяк, смотрит на часы). Пора!

Игумен (вырастает из люка). Белый генерал! Куда же ты? Неужто ты не отстоишь

     монастырь, давший тебе приют и спасение?!

Чарнота. Что ты, папаша, меня расстраиваешь? Колоколам языки подвяжи, садись

     в подземелье! Прощай! (Исчезает.)

          Послышался  его  крик: "Садись! Садись!", потом страшный

             топот, и все смолкает. Паисий появляется из люка.

Паисий. Отче игумен! А отец игумен! Что ж нам делать? Ведь красные прискачут

     сейчас! А мы белым звонили! Что же нам, мученический венец принимать?

Игумен. А где ж владыко?

Паисий. Ускакал, ускакал в двуколке!

Игумен. Пастырь, пастырь недостойный! Покинувший овцы своя! (Кричит глухо  в

     подземелье.) Братие! Молитесь!

          Из-под земли глухо послышалось: "Святителю отче Николае,

          моли  бога  о нас..." Тьма съедает монастырь. Сон первый

                                 кончается.

СОН ВТОРОЙ

                              ...Сны мои становятся все тяжелее...

          Возникает  зал на неизвестной и большой станции где-то в

          северной  части  Крыма.  На  заднем плане зала необычных

          размеров   окна,   за  ними  чувствуется  черная  ночь с

          голубыми   электрическими   лунами.  Случился  зверский,

          непонятный  в начале ноября в Крыму мороз. Сковал Сиваш,

          Чонгар,  Перекоп  и  эту  станцию.  Окна оледенели, и по

          ледяным  зеркалам время от времени текут змеиные огневые

          отблески   от   проходящих   поездов.  Горят  переносные

          железные  черные  печки и керосиновые лампы на столах. В

          глубине,  над  выходом  на  главный  перрон,  надпись по

          старой  орфографии:  "ОтдЪленiе оперативное". Стеклянная

          перегородка,  в  ней  зеленая лампа казенного типа и два

          зеленых,  похожих  на  глаза чудовищ, огня кондукторских

          фонарей.  Рядом, на темном облупленном фоне, белый юноша

          на  коне копьем поражает чешуйчатого дракона.