— А ты не заржавеешь? — я припустил заботливости в голос, глядя, как рыцарь в боевом облачении заходит в реку по пояс. По волнам распустилась павлиньим хвостом ткань черного плаща, вышитого затейливым узором.

Ринхорт опустил забрало шлема, глухо процедил:

— Нет.

— А не утонешь? — поинтересовался я еще заботливее.

Пробормотав нечто невразумительное, он нырнул с головой. Исчез даже кончик фиолетово-черного плюмажа.

— Ринхорт, ты что?! — не на шутку испугался я, кидаясь следом, на бегу скидывая башмаки.

Саженях в трех вынырнула голова утопленника… уже без шлема, появились смуглые мускулистые плечи и руки пловца, сильными гребками рассекавшего воду. Он крикнул, отфыркиваясь:

— Не лезь в воду, Райтэ! Тут глубоко.

— А где твои латы и одежда? Русалкам подарил?

— Угу. В обмен на поцелуй.

— Всего-то? Продешевил.

— Я в накладе не остался, — дарэйли подплыл ближе и медленно начал выходить.

Зрелище было жутковатое — смуглая кожа Ринхорта словно бы кипела, покрываясь черной чешуей и наростами. Чешуя тут же разглаживалась, складываясь в узорные латы, сиявшие в лучах солнца радужными отблесками металла, наросты наливались стальным блеском, вытягиваясь в наплечия и налокотники. Из-за ушей на лицо выдвинулись пластины и сомкнулись, образуя шлем с закрытым забралом. Сквозь щель весело блестели черные глаза. И, ставя победную точку в преображении, над шлемом взвился совершенно сухой фиолетовый плюмаж.

На берег ступил рыцарь в полном латном облачении, в сапогах с наколенниками, с плащом за плечами. Он поднял руки в боевых перчатках, снял шлем и подмигнул:

— Считай, что доспехи — моя чешуя. Так оно, собственно, и есть. С той разницей, что я могу эту чешую втянуть в себя, как кошка когти.

Сложив руки на груди (чтобы не броситься с кулаками на наглого дарэйли), я процедил:

— У тебя плохие шутки, Ринхорт. Я же за тебя испугался! Нельзя было предупредить?

— Нет. Видишь ли, будущий княжич, нас с тобой двое, а против нас — все жрецы Эйне и их дарэйли. Сущности слишком многообразны, рассказать обо всех невозможно, а ты должен быть готовым к любой неожиданности. Ты должен до мозга костей понимать, что дарэйли — не люди, и нельзя ожидать от них того же, что от людей. Даже если твой враг уйдет под воду в камне или железе, то он сможет убить тебя и под водой. Мы можем очень долго не дышать. И ты можешь.

Мне стало совсем тоскливо:

— Ничего я не могу. Только красные свечки в глазах зажигать.

Это обстоятельство повергало в отчаянье и ученика, и учителя: после первой тренировки никаких проблесков дара дарэйли у меня не наблюдалось.

— Не все сразу, Райтегор, — рыцарь поднял перевязь и пристегнул меч. — Твоя инициация пошла неправильно, в Линнерилле вряд ли кто мог тебе помочь в этом, и слава Эйне, иначе ты мог и не остаться свободным. Кто их знает, этих линнери. И самому раскрывать свою сущность тебе придется еще долго. Обычно нас раскрывают жрецы — быстро и очень жестоко. Я даже рассказывать не могу тебе, как. Не в состоянии. Скажу только, что нет таких пыток, каким не подвергают темных дарэйли.

— Зачем?

— Считается, что они нас закаляют. Темный — это ненависть. А ненависть — это разрушение. Но оно не бывает односторонним, разрушаемся и мы. Топор тупится, когда разрубает дерево. Гончары придают дополнительные свойства нашим телам, в зависимости от задачи.

— Опять противоречие. Если магии у них нет, как они могут творить такое?

— Это алхимия, древние амулеты, доставшиеся им от магов, и молитвы богу Сущему. И еще они управляют нашей силой, паразитируя на ней.