— Каждому из вас общество дало по пятнад­цать лет, чтобы доказать свою значимость, но вам это не удалось. Так не обвиняйте его за то, что делали в жизни одни только глу­пости.

Риса чувствует, как в душе Коннора вскипа­ет ярость. Чтобы предотвратить взрыв, она изо всех сил сжимает его руку. Через некото­рое время Коннор шумно вздыхает и расслаб­ляется — ему удалось совладать с собой.

— Вам не кажется, что стать донором лучше, чем быть беглецом? Вы бы чувствовали себя ку­да счастливее, чем сейчас.

— Вы так для себя объясняете смысл своей ра­боты? — спрашивает Риса. — Верите в то, что человек будет счастлив, если его разрежут на куски?

— Да, если это так здорово, так надо тогда всех разобрать. Почему бы, кстати, не начать с тебя?

Полицейский злобно смотрит на Коннора, потом, улучив момент, бросает взгляд вниз, чтобы удостовериться, что с носками все в по­рядке. Увидев это, Коннор ухмыляется.

Риса на мгновение закрывает глаза, стара­ясь найти хотя бы какие-нибудь признаки того, что ситуация склоняется в их пользу, но ничего не получается. Конечно, она знала, что их мо­гут поймать, когда полетела в больницу вместе с Коннором, — мир за чертой Кладбища был и остается ловушкой, — но полицейские появи­лись слишком быстро, и это странно. Да, они пошли на риск, явившись сюда, но времени на то, чтобы ускользнуть в суматохе после посад­ки, должно было быть предостаточно. Теперь уже не важно, выживет Адмирал или умрет, — для них с Коннором ничего не изменится. Их отправят на разборку в любом случае. У нее снова отняли надежду на будущее, а когда чело­веку сначала дают надежду, пусть ненадолго, а потом отнимают, боль от потери усиливается стократ. Лучше уж совсем ни на что не надеять­ся, чем воспарить в небеса, а потом камнем упасть вниз.

49. Ропанд

У полицейского, допрашивающего Роланда, немного косят глаза, а из подмышек пахнет кислятиной, и даже дезодорант не в состоянии перебить неприятный запах. Произвести на него впечатление так же нелегко, как и на на­парника, приглядывающего за Рисой и Конно­ром в соседней комнате, а у Роланда, в отличие от Коннора, не хватает ума, чтобы одержать над полицейским победу в словесной схватке. Впрочем, это даже хорошо, потому что Ролан­ду дразнить инспектора и не требуется.

План начал формироваться в голове у Ро­ланда спустя какое-то время после того, как Коннор выпустил его из клети. Он бы охотно оторвал сопернику руки и ноги, но Коннор привел с собой троих ребят, силой и ростом не уступавших Роланду, и от этой мысли при­шлось отказаться. Кстати, три верзилы, явив­шиеся с Коннором, до бунта входили в число его соратников. Он был поражен, обнаружив, что они переметнулись, и сразу понял, что на Кладбище произошли драматические события, в результате которых все переменилось самым кардинальным образом.

Коннор рассказал ему о погроме и убийст­ве Тесака. Он нехотя извинился перед Ролан­дом за то, что обвинил его в убийстве Золотой молодежи, но Роланд принимать извинения отказался. Если бы он не просидел в клетке на протяжении всего восстания, оно было бы ор­ганизовано куда лучше и принесло бы сущест­венные плоды. Если бы во главе его стоял Роланд, оно бы переросло из погрома в настоя­щую революцию. Но Коннор изолировал его, лишив шанса стать новым предводителем бег­лецов.

Когда они вернулись к месту событий, обна­ружилось, что вожаком все считают Коннора и задают вопросы именно ему. Он отдавал прика­зы, и все его слушались. Даже лучшие друзья Роланда опускали глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом, и он инстинктивно почувство­вал, что лишился всяческой поддержки. В са­мый драматический момент его на месте не бы­ло, и это делало его аутсайдером. Надежды вернуть былое влияние не было никакой, и Роланд решил, что самое время разрабатывать новый план действий.