— Чертовски верно! Вечер всей жизни! Мож­но завернуть в него все остальные вечера — дни рождения, свадьбы, похороны, — продолжает Марк и поворачивается к отцу: — Очень удоб­но, а, пап?

— Перестань, — говорит отец очень тихо, но Марк только еще больше распаляется.

— А что такое? Об этом нельзя говорить? Ах да, конечно, это же праздник. Как я мог за­быть?

Лев понимает, что Марк готовится сказать что-то неприятное, и лучше бы он замолчал, но в то же время ужасно хочется выслушать все до конца.

— Марк, немедленно сядь. Ты позоришь се­бя! — приказывает мать властным голосом, под­нимаясь из-за стола.

К этому моменту все находившиеся в зале, замерши, молча следят за разворачивающейся семейной драмой. Марк, видя, что он привлек всеобщее внимание, выхватывает у кого-то из руки полупустой бокал с шампанским и подни­мает его над головой.

— За моего брата Льва, — возвещает он, — и за наших родителей! За людей, всегда поступав­ших как положено. Праведных людей. Никогда не жалевших денег на благотворительность. Людей, честно отдававших одну десятую того, что они имели, церкви. Эй, мам, хорошо, что у тебя десять детей, а не пять. А то пришлось бы разрезать Льва пополам!

Присутствующие, не сговариваясь, изум­ленно вздыхают и укоризненно качают голова­ми. Старший сын, и ведет себя столь неподоба­ющим образом. Отец встает с места и хватает Марка за руку.

— Ты закончил? — спрашивает он. — Немед­ленно марш на место!

Марк сбрасывает руку отца.

— Нет уж, ты меня просто так не усадишь, — говорит он, заливаясь слезами и поворачива­ясь ко Льву: — Я люблю тебя, маленький бра­тец... я знаю, что сегодня твой день. Но я, не мо­гу в этом участвовать.

Марк разбивает бокал об стену, засыпав весь бар осколками стекла, разворачивается на каблуках и бросается вон из комнаты столь ре­шительно, что Льву сразу же становится ясно: он ошибся, думая, что брат пьян.

Отец подает сигнал, и оркестр начинает играть танцевальную музыку, хотя Марк даже не успел еще покинуть огромный зал. Люди понемногу выходят на танцевальную площад­ку, стараясь поскорее загладить неловкость, помнившуюся после резкого выступления Марка.

— Мне жаль, что так вышло, Лев, — говорит отец. — Почему бы тебе... не пойти потанцевать?

Но Лев обнаруживает, что танцевать боль­ше не хочется. Брат покинул зал, и вместе с ним ушло желание быть в центре всеобщего внимания.

— Я бы хотел поговорить с пастором Дэном, если ты не против.

— Конечно, нет.

Пастор Дэн был другом семьи еще в те вре­мена, когда Льва не было на свете. Мальчику всегда было легче обсудить какой-то интересу­ющий его вопрос с ним, нежели чем с родите­лями, потому что священник наделен мудрос­тью и терпением.

В зале слишком шумно и тесно, и они выхо­дят на патио, с которого открывается прекрас­ный вид на поле для игры в гольф.

— Тебе страшно? — спрашивает пастор. Он, как всегда, прекрасно понимает, что у Льва на уме.

Мальчик кивает:

— Я думал, что готов. Теперь мне страшно.

— Это естественно. Не волнуйся.

Но Льву от этого не легче. Он разочарован собой.

Всю жизнь он готовился к этому дню — каза­лось бы, достаточно долго. Лев с младенчества знал, что его принесут в жертву. «Ты особен­ный, — всегда говорили ему родители. — Ты призван служить Богу и людям». Лев не по­мнит, сколько лет ему было, когда он понял, что они имеют в виду.

— Тебя достают ребята в школе?

— Не больше, чем обычно, — отвечает Лев пастору. Это правда. Всю жизнь ему приходи­лось иметь дело с ребятами, ненавидевшими его за то, что взрослые относились к нему не так, как к ним.