И все же, несмотря на то что за столом со­бралось так много народа, в гостиной непри­вычно тихо. Слышно только, как серебряные ножи и вилки клацают по тарелкам, и от этих звуков тишина в комнате становится лишь еще более гнетущей.

Лев одет в шелковую белую рубашку и брю­ки — одежду, предписанную ритуалом жертво­приношения. Он старается есть аккуратно, чтобы на белоснежной ткани не осталось пя­тен. После завтрака все долго прощаются — об­нимают Льва и целуют без конца. Проводы даются ему особенно тяжело. Лев мечтает, чтобы его поскорее оставили в покое, опасаясь рас­плакаться.

Прибыл пастор Дэн — Лев настоял, чтобы он был рядом, — и как только он появляется в доме, проводы быстро заканчиваются. Лев вы­ходит на улицу первым и садится в «кадиллак» отца. Он дает себе слово не оглядываться, но, пока отец заводит двигатель, не выдерживает и поворачивается назад, чтобы последний раз взглянуть, как родительский дом медленно ис­чезает вдали.

«Я никогда больше сюда не вернусь», — ду­мает он, но поспешно избавляется от этой мысли. Она слишком эгоистична да к тому же не­продуктивна. Толку от таких мыслей немного.

Мальчик поворачивается к сидящему рядом на заднем сиденье пастору Дэну. Священник смотрит на него и улыбается.

— Все хорошо, Лев, — говорит он. От одного только звука его голоса мальчику становится легче.

— Далеко до заготовительного лагеря? — спрашивает Лев, ни к кому конкретно не обра­щаясь.

— Примерно час езды, — отвечает мама.

— И там со мной сразу... сделают это?

Родители переглядываются.

— Там нам наверняка все объяснят, — говорит отец.

Льву становится ясно, что родители знают не больше, чем он.

Когда машина выруливает на федеральное шоссе, Лев опускает стекло, чтобы свежий ве­тер дул прямо в лицо, и закрывает глаза, чтобы приготовиться к тому, что его ждет. «Я родился и жил ради этого. Вся моя жизнь была посвяще­на этому. Я избранный. Господь благословил меня на это. И я счастлив».

Отец неожиданно резко тормозит.

Лев по-прежнему держит глаза закрытыми и не знает, что стало причиной неожиданной остановки. Он лишь ощущает, как скорость рез­ко уменьшается и ремни безопасности натяги­ваются, вдавливая его в кресло. Открыв глаза, он обнаруживает, что машина остановилась прямо посередине федеральной трассы. Где-то сбоку сверкают огни полицейских мигалок. И, кажется, он только что слышал стрельбу?

— Что случилось? — спрашивает Лев.

Неожиданно оказывается, что прямо за окном стоит мальчик, на пару лет старше Льва. Вид у него испуганный. Но в то же время Льву почему-то кажется, что мальчик опасен. Он нагибается, чтобы нащупать клавишу и под­нять стекло, но не успевает — мальчик просо­вывает руку через окно, поднимает кнопку замка и распахивает дверцу машины. Лев си­дит и смотрит на него, от страха не в силах по­шевелить ни рукой, ни ногой. Он не знает, что делать.

— Мам? Пап? — зовет он.

Мальчик с глазами убийцы хватает Льва за белую шелковую рубашку и начинает вытаски­вать из машины, но ничего не получается — ме­шают ремни безопасности.

— Что ты делаешь? Не трогай меня!

Мама кричит на отца, побуждая его что-ни­будь сделать, но тот никак не может расстег­нуть свой ремень. Напавший на них маньяк просовывает руку еще дальше и одним молние­носным движением расстегивает замок ремня, удерживающего Льва. Пастор Дэн хватает на­летчика за руку и тут же получает сильный удар в челюсть. Лев поражен таким откровенным насилием и не может защищаться в решающий момент. Маньяк снова тянет за рубашку, и Лев вываливается из машины, ударившись головой об асфальт.