|
.. — Да-с, прехорошенькая! уж извините, попросту сказал... — Эх, вам все красота на уме! А ее, скажу вам, судьба прегорькая. Должно быть, отец ее был из беглых, из помещичьих лакеев. Шла она с ним из России сюда; на ночлеге, в степи, отцу ее какой-то бродяга, не то косарь, не то дворовый бурлак, перехватил ножом глотку. Прибежал он с нею сюда ко мне во двор, истекая кровью, и упал у меня, бедняк, на пороге. От умиравшего только слышали какое-то имя; его отвезли в Таганрог; тогда уже наступила война, госпитали смешались, и я не мог добиться толку, где умер старик и умер ли? Да не мог же он вылечиться. Бумаг при нем не было; ну, его, верно, и похоронили так, без отметки. С той поры я ее и вскормил; сам учил кое-чему и пока держу ее в услужении. Да надобно свезти в город, отдать хоть сестре моей: все-таки там будет спокойнее. А то тут пока еще замуж выйдет, хорошего человека найдет,— не совсем безопасно. Сказано: выставь сахарок такой на окне, как раз мухи облепят: хе-хе!.. Уж извините меня, молодой человек! И отец Павладий сам от души засмеялся, помахивая старою лысою головкой и моргая красноватыми, припухшими глазками. — Вы же вон первый заметили ее! — продолжал он,— а жаль девку; точно добрая. Моя дьячиха только за нею и приглядывает. Да извините, что вас задержал: скучновато на безлюдье. Вы получили деньги, напишите же теперь расписку. Да уж, извините, включите, что на месяц там, по первое, положим, июля, по три процента,— вы их и включите в капитал. Михайлов поднял брови. — Что вы, отец Павладий! по три на месяц? — Да уж извините. У нас уж так. Я хлопочу о церкви; но хлопочу, пожалуй, еще больше и о себе; жалованье нам плохое, страна тут коммерческая, время горячее, деньги нужны всякому, ну, и риск бывает. Я и даю на риск; ведь я человек также, или нет? А вы, верно, тоже на дело берете? — На дело. — Ну, и рассчитайте: стоит ли брать? Тогда и берите. А я свое сказал; так-то-с. Священник, держа деньги, смотрел на студента. Михайлов, не долго думая, взял деньги, как берут их все молодые кандидаты в аферисты, не соображая даже, выручит ли он ими хоть заемные проценты. Он быстро отмахал священнику расписку. Отец Павладий надел очки, прочел два раза расписку вслух, попросил еще написать сбоку словами, а не одними цифрами, что взято триста и девять рублей серебром, и простился с гостем. Михайлов вышел. Серый конь Панчуковского быстро домчал его в Новую Диканьку. — Ну что? — спросил Панчуковский, с газетой и с сигарой лежа на постели.— Я вас поджидал! И он протянул ему небрежно руку. — Дал поп, да за то и проценты взял, по три на один месяц... Полковник громко расхохотался на весь дом. — Ну, так я и знал! Ай да попик! Современный! Это уж, извините, он тоже не отсталый человек; и, я думаю, книгами хвастал, а? — Хвастал,— робко сказал Михайлов. Захохотал еще громче прежнего полковник, и от его смеха огласились все комнаты пустого холостого дома. Поговорили еще. Маятник одиноко стукал где-то из нижних комнат. — Итак, покорнейше вас благодарю, Владимир Алексеевич, за ручательство. — Не стоит благодарности. Что за пустяки! Ну-с, а насчет нашей красавицы? — Да! — сказал студент, вертя фуражку,— вы поручили узнать насчет той сироты? — Ну, что же-с? — Она дочь убитого беглого. |
