Изменить размер шрифта - +
«Лейка»
     
    I took a heavenly ride through our silence
    I knew the waiting had begun
    And headed straight… into the shining sun.
    «Coming Back To Life», Pink Floyd
     
     Когда я, небритый и хромой, с двумя рваными дорогами запекшейся крови на скуле, вошел в «Лейку», было за полдень.
     Зеркало напротив входа с отвращением отразило мою некрасивую сталкерскую фигуру. Короткие ноги, длинное поджарое туловище, руки-плети с

широкими грязными ладонями, сутулая спина человека, слишком много видевшего в этой жизни, мощная шея, а над ней – голова, небольшая, хотя и не

слишком глупая. Длинные волосы собраны в конский хвост.
     Лицо я сейчас описывать не стану. Пусть каждый нарисует себе обыкновенное мужское лицо на свой вкус.
     Это я? Это я.
     В «Лейке» я был единственным клиентом, что, учитывая время суток, совсем неудивительно.
     Лишь три официантки (фартуки в горошек, декольте, каблуки) в компании моей Мариши о чем-то вяло сплетничали у дальнего окна. Бармен Любомир

лениво инспектировал свое ликероводочное хозяйство с блокнотом в руках.
     – Боже мой! Володька! Вернулся! – радостно воскликнула Мариша, заметив меня. Она вывернулась из-за столика, где ее товарки нехотя «наводили на

резкость» (так на их языке назывался томный взгляд на самца), и, трагически сдвинув брови, бросилась мне на шею.
     Глаза у Мариши были припухшими, а мордашка бледной.
     – А я уже думала… Мало ли что… Волновалась!
     «Не иначе, как и в самом деле волновалась», – подумал я, глядя на тщательно запудренные синяки под ее глазами.
     – Мне даже ночью всякие ужасы снились. Будто зомби эти бросили тебя в сырую могилу и закопали. – Мариша хлюпнула носиком.
     «Этак она сейчас заплачет!» – испугался я.
     Бармен Любомир поймал мой ошарашенный взгляд и иронически улыбнулся в седые усы.
     – Я ей говорил, чего волноваться? – сказал он. – Комбат, говорил, мужик тертый. Им смерть побрезгует, потому что он ей донесхочу глаза

замозолил!
     Улыбнувшись вполрта, я кивнул. Мол, замозолил, еще как.
     – Мне бы перцовочки сто грамм… Замерз, как цуцик, – взмолился я, кое-как снимая с себя Маришеньку – расчувствовавшуюся, с красным от

назревающего рева носом.
     – Перцовочки? Можно! – ответил Любомир. – А как насчет поесть?
     – А поесть потом. Когда нервы распрямятся. – Я влез на высокий барный стул.
     Мариша, не переставая пожирать меня влюбленными глазами, уселась рядом, крепко вцепившись в мое камуфлированное плечо своими длинными алыми

коготками.
     Официантки – с двумя из них у меня точно «было» – громко прыснули со смеху. Мариша считала, что они завидуют ее счастью. А я ничего по этому

поводу не считал. Есть вещи, по поводу которых легче ничего не считать.
     – И колу. Со льдом.
     Любомир понимающе кивнул мне и полез в холодильник за перцовкой и льдом – он знал, что изредка меня пробивает на странную привычку пить

перцовку с колой, да еще и льдом ее закидав.
Быстрый переход