|
У тебя есть... что? — У меня есть способ выяснять для себя истину, который я еще не довел до конца. Это... это — экспериментальная личная философия, и у нее никогда не будет названия. Ты знаешь почему. Я знал, что он этого не знает, но, на мой взгляд, он заслужил право угадать. — Потому что название — это ярлык, — сказал он, — а как только появляется ярлык, идеи исчезают и начинается обожествление или осмеяние ярлыка, и вместо того, чтобы жить ради идей, люди начинают умирать ради ярлыков, поэтому новая религия — это, по-твоему, последнее, в чем нуждается мир. Я уставился на него. — Неплохо угадываешь. — А есть ли у нее какой-нибудь символ, у твоей безымянной экспериментальной личной философии? — Конечно, нет. Символ — это тот же... — Я понял, — сказал он. — Но почему бы тебе, просто ради удовольствия, не придумать какой-нибудь символ, который выражал бы твой образ мыслей, напоминал бы, что у него нет и никогда не будет имени? И ради безопасности тоже. Ведь что-то, не поддающееся выражению словами, вряд ли может стать ярлыком. — Интересная идея, — сказал я. — Хотя значение имеет только то, как я использую свои знания в каждую минуту своей жизни; как я использую их, чтобы помнить в разгар игры, что это всего лишь игра. Он не отставал. — А если бы все-таки символ был, в твоем сознании, что бы это было? — спросил он. — Уж наверное, не звезда, не полумесяц и не крест? Я засмеялся. — Нет, Дикки, не крест. Крест без перекладины. Мне не нравятся перекладины. — Крест без перекладины, — сказал он, — это единица. — Точно, — сказал я. — Единица в двоичной арифметике значит He-Ноль, Есть вместо Нет. Единица — это число Жизни, число снов не важно. — Крест без перекладины — это заглавная буква I. — Напоминающая мне о том, что этот безымянный путь — мой личный образ мысли, которым я не делюсь ни с кем, пока меня не попросят, и то если у меня в тот день будет настроение рассказывать, чего обычно не случается, исключая наши встречи с тобой. — Крест без перекладины — это маленькая l. — Напоминающая мне, что в конце каждого сна меня ждет вопрос: “Насколько хорошо в этот раз ты проявил любовь?” — Вот он, — сказал он. — Совершенный символ I. — Никаких символов, никогда,— сказал я.— Не в твоей жизни. — Конечно, не в моей, — сказал он. — Существует только одна жизнь. Он сел на траву в нескольких дюймах от моего колена, не выпуская из рук планер. — Я должен немедленно решиться на это, Ричард, — сказал он. — Решиться на что? Он с удивлением посмотрел на меня, как если бы я должен был знать, о чем идет речь, потом понял, что я не могу этого знать. — Решиться уйти, — сказал он. — Думаю, что мне нужен совет. В его голосе промелькнуло что-то, напомнившее мне брата, и это меня немного напугало. Дикки — так же реален и так же нереален, как любой другой Ричард Бах, подумал я, и смерть ему страшна не более, чем мне. Кроме того, он мне понравился, мы начали доверять друг другу, стали друзьями и нам еще нужно многое друг другу сказать. Почему он вдруг заговорил об уходе? — Я не знаю, случается ли это с каждым, — сказал он. — Но для нас пришло время, когда я должен решить, оставаться ли мне с тобой или исчезнуть вновь вместе с частью твоего детства. |
