|
Потом что-то вдруг произошло с его глазами, как будто час пробил и его время истекло. Он кивком поблагодарил меня, возвращаясь к своему решению. — Шестьдесят, — сказал он, — это слишком долгий срок, чтобы нести в себе детство, которое ты едва помнишь. Позволь мне кое-что сделать для тебя. Позволь мне снять с тебя этот груз. Потом мы отпустим друг друга. Тридцать девять Лесли отложила свою книгу: “Несколько полезных способов избавиться от болезней садовых растений”. — О чем ты думаешь, дорогой? — спросила она. — Что тебя беспокоит? Я лежал в кровати рядом с ней, уставившись в потолок. — Ничего. Просто задумался. — Гм, — сказала она. — Ладно. Она вернулась к книге. Я решил не сообщать ей о решении Дикки до того, как сам все хорошо не обдумаю, потратив один час или десяток на размышления об этой странной дружбе, о том, почему она так много для меня значит и каким могло бы стать наше будущее, если бы он решил остаться. Как он и обещал, я почувствовал себя гораздо легче без давнего детства, хватающего меня за пятки. Ушли сомнения, тревожившие меня десятилетиями, исчезло тяжелое чувство, что я забыл что-то очень важное из тех лет, когда был ребенком. С его помощью я наконец выбрался из того времени, и смутный вид вчера вдалеке окончательно скрылся из виду. — Быстро схватывает, — сказала Лесли, не отрываясь от книги. — Кто? — Дикки, — сказала она. — Он узнал все, что хотел, и ушел? — Откуда ты знаешь? — Просто угадала, — сказала она.— На самом деле нужно быть сделанной из камня, чтобы не уловить твои волны Ощущения-Незавершенности. Хорошо было бы однажды пережить какое-нибудь приключение, дать ему время улечься, потом выбрать свободную минуту и рассказать жене и его начало, и середину, и конец, а также смысл. Но, подумал я, с ней это так же вероятно, как мороз в аду. — Ну, в общем, ты права. — Он приходил, чтобы дать тебе что-то или что-то взять у тебя? — она спросила это так, как будто заранее знала ответ. — Ему нужны были знания, — ответил я, — и мне доставило удовольствие с ним поделиться. Теперь он знает почти все, что знаю я, а как с этим поступить — его личное дело. Я для него — лишь часть только этого одного будущего. — Ты значил для него не более чем это, — сказала она, полуспрашивая-полуутверждая. — Тебе будет его недоставать? — Я не думаю, что могу так сказать, — ответил я. — Но я буду помнить его и думать о нем. Она улыбнулась в ответ на мои слова. — Трудно было научить его вносить рациональность в каждую частичку живого человеческого чувства, или ему это тоже легко далось? — Ох, Вуки, перестань! Я действительно рационален и не собираюсь в ближайшее время себя переделывать. Но даже если я изменюсь, то в первую очередь пострадаешь от этого ты. Сейчас мы находимся в равновесии — ты и я на наших маленьких качелях; ты же не хочешь, чтобы я прыгнул всем своим весом на твою сторону, не правда ли? — Рациональный или чувствующий, — сказала она, — не имеет значения. Все равно я тебя не брошу. — Спасибо, милая. Я придвинулся ближе, выключил свою лампу, просунул руку под подушкой Лесли и закрыл глаза. |
