Изменить размер шрифта - +


 

 

 

 

 

 

 

Сорок один

 

В то время, вспомнил я, все было так здорово. Приключение! Романтика! Снова в кругу старых друзей, очертя голову броса­юсь в смертельную битву со страшными врагами. На этот раз ими будут котята! Наихудший возможный исход: одна-две царапины, стоит мне на мгновение забыть, кто я, стоит мне закрыть глаза на их кажущуюся реальность.

Так неправдоподобна, эта царапина. Я вспомнил! Не бывать больше катастрофам, когда я терял это знание, всю жизнь сра­жался с фантомами, позволяя обратить себя в прах и удивляясь в свой последний миг, зачем я вообще появился на свет.

Никогда. Знание дало мне силу, которой не имеет ни один мой враг. Жизнь в пространстве-времени — это ведь игра вроде Снэп-Сити, правда? И я теперь так умею в нее играть, так неуязвим для любого оружия, так надежно защищен знанием, что пролечу, смеясь, сквозь кольцо драконов, которые много раз испепеляли меня прежде.

Отдохнувший, с новыми силами, вооруженный непоколеби­мым пониманием реальности вместо моей прежней веры в вымы­сел, — что меня может теперь поцарапать?

Бесстрашно — не то слово... это будет РАЗВЛЕЧЕНИЕМ!

Одна, последняя, жизнь, один финальный матч в игре, чтобы доказать, что победа достается легко, показать, что я запомнил навсегда легкое знакомое изящество, на котором строится любой триумф.

Помни, кто ты, ковбой, никогда не верь тому, что видишь вокруг, и это будет КУСКОМ! ПИРОГА!

С таким оружием, презрев драконов, я переступил через край, и все окунулось в тьму.

 

 

Как это странно — быть рожденным!

Несколько часов назад я был в безопасности, счастливо пла­вая в тепле и уюте, все системы в норме, а теперь мое сознание превратилось в центр управления ядерным реактором в аварий­ной ситуации. Мигают сотни ужасно-ярких смертельно-красных предупреждающих табло: дыши, или умрешь, ешь, или умрешь, падение — смерть, огонь — смерть, враги в темноте, собака выг­лядит смирной, но ест детей.

Никогда не видел одновременно столько ярких сигналов тре­воги. Сейчас я открыт всему миру, У-ЯЗ-ВИМ, то есть  б е с с и л е н,  и даже не могу членораздельно заорать слово “Помогите!”.

Один человек рядом. Мама, я не люблю быть эгоистом, но ты бы лучше оставалась рядом, пока не минуют все опасности, пока я не буду надежно вооружен и защищен, лет этак до тридцати, пожалуйста, и, между прочим, скажи, что я здесь делаю? Кажет­ся, я забыл... это я выбрал эту жизнь или ты, и не могла бы ты мне сообщить, по какой возможной идиотской причине?

Она могла бы ответить, но мои вопросы превращаются в крик и плач, и спи-моя-радость-усни мало помогает, когда я знаю, что за окном минус тридцать, а меня начинает бить дрожь при плюс восемнадцати. Единственное, что мне остается, —закрыть глаза, отключить системы, спать.

А во сне я плыву назад, к мягким изумрудно-янтарным хол­мам, стоит мне прыгнуть, и я не упаду, а поплыву, словно облако нарциссового света. Сон возвращает меня домой, туда, где пони­мают без слов, где все друг другу учителя и ученики, и во всем присутствует разум и смысл.

— ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ! — говорю я им. — В следующий раз, когда я снова начну говорить, что жизнь в пространстве-времени — это забавно, накиньте на меня сеть, а? Вы что, не видели, что я РЕХНУЛСЯ? Они здесь сразу заваливают тебя всякими ограни­чениями, в ту же секунду, как приземлишься... ограничения в пространстве, ограничения во времени: я отрезан от всех и замк­нут в желатиновой форме КРОШЕЧНОГО создания, неуклюжем миниатюрном карликовом тельце нет духовного общения нет возможности вернуться не могу летать и гравитация здесь огром­на, я чувствую себя тяжелее, чем слон, увязший в смоле, слабее, чем мотылек, все вокруг лед и сталь, кроме мамы и одеяла, огра­ничения, словно кинжалы у горла, правила, которые я не могу понять, поднят занавес в пьесе, где я сам должен написать свою роль при помощи слов, которых я не знаю, и разума, который в основном, почему-то, дает команды моему рту, не способному даже сказать, чтобы меня отсюда выпустили.
Быстрый переход