|
Меня переполняли новые вопросы обо всем на свете. — Ты так говоришь потому, — спросил я, — что это имеет какое-то отношение к делу, ради которого ты здесь? — Конечно. Не потому ли он понравился мне с первого взгляда, что я уже где-то видел его улыбку? Два Ангелы-учителя водят машины весьма посредственно. На одном из поворотов на Тигровой горе дорога наклонена к обрыву, и водители для безопасности всегда прижимаются здесь к внутреннему краю. Еще и сегодня можно увидеть на камнях обочины отчаянный тормозной след и полоски сожженной резины от колес Шепарда. — Извини, — сказал он, — я давно не водил машину. — А, ну это уже немного легче. Мои ступни свело, я мертвой хваткой держался за истрепанный подлокотник сиденья. Тяжело или легко — это мало заботило моего водителя. Его интересовало другое. — Ты уже мало что помнишь из своего детства, не так ли? — Когда ты говоришь, я вспоминаю. А так — нет. — Ты славный мальчишка. Когда ты хочешь чему-нибудь научиться, ты берешься за это очень серьезно. Помнишь, как ты учился писать? Я вспомнил уроки Джона Гартнера по художественной литературе в средней школе. Учится ли вообще кто-нибудь писать, или мы только прикасаемся к кому-то, кто дает нам возможность почувствовать силу исчезнувшего слова? — Нет, — сказал он, — я имею в виду то время, когда ты только учился писать на бумаге. Твоя мама сидит за кухонным столом и пишет буквы, а ты сидишь рядом с ней, с карандашом и бумагой, и выводишь О, L, E, петли, крючки и кружочки, страницу за страницей. Я вспомнил. Красный карандаш. И R и S на листке бумаги. Я чувствовал себя таким большим — это я сотворил эти аккуратные знаки, стройными рядами слева направо выстроившиеся на бумаге. Мама похвалила мою работу, и это вдохновило меня на дальнейшие подвиги. Сегодня у меня самый скверный почерк в мире. — Итак, ты достаточно хорошо знаешь Дикки, не так ли? — спросил я. — Гораздо лучше, чем тебя, — кивнул он. — Потому что он нуждается в помощи, а я нет? — Потому что он просит помощи, а ты нет. Форд совершил последний поворот, и мы въехали на вершину горы. Деревья расступились, открывая бескрайний горизонт на севере и на западе. Шепард остановил машину в ста футах от площадки, с которой стартовали парапланеристы; я открыл дверцу. — Я рад, что вы пришли от него, — сказал я. — Передадите ему привет? Он не ответил. Я вышел из машины, забрал сумку с парапланом и закинул ее на плечо. Как и прежде, ветра почти не было. Я подумал, что если мне опять не удастся взлететь, то это будет мой последний прыжок сегодня, я соберу вещи и пойду домой. Я наклонился и помахал водителю рукой через окно машины. — Рад был познакомиться, мистер Шепард. Спасибо, что подвезли. Он кивнул, и я повернулся, чтобы идти. — Подожди минутку, — сказал он. Я обернулся. — Ты не мог бы надписать книгу для Дикки? — Почему бы и нет? Мне в голову не пришло, что это невозможно. Что прыжки через барьер времени могут совершать только надежда и интуиция и что он непреодолим для бумаги и чернил. Я поставил рюкзак с парапланом на землю, открыл дверцу и опять влез в машину. |
