|
—Я ни за чем не наблюдаю, — сказал он.— Я могу видеть твою жизнь, только когда ты мне это позволяешь. Но недавно я понял, что ты начинаешь учиться. Раньше этого не было. Счесть ли мне это его вторжение посягательством на частную собственность? Ощущаю ли я неудобство оттого, что он получил доступ к тому, что я узнаю сейчас? Я улыбнулся. — Что ж, ты растешь. Он с удивлением взглянул на меня. — Нет. Разве ты не помнишь? Мне всегда будет только девять лет, Ричард. — Тогда для чего ты хочешь узнать все, что знаю я, если не для того, чтобы, по твоим словам, попробовать прожить, пользуясь моим опытом и избегая моих ошибок? — Я не говорил, что собираюсь прожить жизнь, я сказал, что хочу только узнать, каково это — прожить жизнь? Для человека, которым я стану и который будет поступать в соответствии с тем, что я узнал от тебя, я буду оставаться девятилетним — так же, как для тебя. Скажи мне то, что считаешь истинным... я не знаю, что мне думать о добре и зле, а мне необходимо это знать! — Что тут непонятного? — сказал я. — Добро — это то, что доставляет тебе... — Это слишком... упрощенно! — сказал он, смакуя последнее слово. — Я и сам мог бы так сказать. — Перестань, Капитан. Во-первых, ты совсем не глуп, во-вторых, самые простые вещи, чаще всего, оказываются самыми истинными, в-третьих, это я — пятьдесят лет прочь, и есть тот парень, который учился, — вот его-то ты и ищешь. Это очень упрощенно, и, когда ты слышишь “Добро!”, прежде чем согласиться, подумай, кто говорит это, и если да, то почему. Я уравновесил в руке планер и запустил его. Он поднялся фута на четыре над землей, замер и отвесно упал, уткнувшись носом в землю. Я бы сказал, что надо немного облегчить нос. — Добро — это нечто большее, — сказал он, — чем только то, что доставляет мне удовольствие. — Конечно. Кратковременное удовольствие не всегда совпадает с длительным счастьем, и нам необходимо подумать, чтобы сказать почему. В каждой истории, где некто продает душу дьяволу, суть сделки одна: обмен длительного счастья на кратковременное удовольствие, и мораль также одна: не очень умный обмен! Итак, существует согласие между добром и злом, этими ценностями с расплывчатыми границами, которые неплохо совмещаются во множестве людей. Культуры могут не сходиться друг с другом в том, что такое “хорошо” и что такое “плохо”, но внутри каждой культуры, как правило, на эту тему существует согласие. — Почему так расплывчато? Почему бы тебе не говорить ясно? У меня есть четкие определения. — Убийство — это... — Плохо, — сказал он без колебаний. — Милосердие — это... — Хорошо. Я убрал немного пластилина с носа маленького планера. — Выражать сознательный протест в военное время — это... — Гм. — Добро это или зло, — спросил я снова, — выражать сознательный протест в военное время? — Какова эта война? Мы защищаем себя или нападаем на маленькую беззащитную страну? — Вот, — сказал я. — Как только ты находишь ситуацию, в которой добро и зло начинают зависеть от обстоятельств, вся твоя концепция оказывается субъективной, а выбор — совсем не таким ясным, как нам казалось. Как и в отношении других подобных категорий, мы должны говорить только, что это хорошо для меня или это плохо для меня. Я осторожно запустил планер снова. |
