— А торт — чтобы подсластить мне пилюлю?

— Торт, потому что я знаю: ты любишь сладкое.

Он махнул рукой в сторону двери.

— Зайдешь? — спросил он, вдруг разволновавшись при мысли, что она войдет в его дом. Как будто если она переступит порог, это будет какое-то важное, значимое достижение. Она станет чуть ближе к нему. Чуть ближе к тому, чтобы его простить.

Но Джулия покачала головой.

— Не могу. По дороге сюда у меня закончился бензин.

— А, так вот почему ты оставила грузовичок в двух кварталах отсюда.

Она кивнула.

— Я просто ждала тебя, чтобы отдать торт и сказать кое-что. А теперь надо идти на заправку.

— Я тебя подвезу.

— Спасибо, лучше я сама.

Она ничего от него не хотела. А он хотел от нее столько всего.

— Я действительно пеку торты из-за тебя, — призналась она, помолчав. — Ну, начала  печь торты из-за тебя. Вот что я хотела тебе сказать.

Этого Савьер не ожидал. Он слегка покачнулся на каблуках.

Джулия сунула руки в карманы джинсов и слегка сгорбилась.

— Я запомнила, как ты рассказывал, что всегда чувствовал, когда твоя мама пекла что-то сладкое. Мне понравилась эта история. Я начала печь в интернате. Это тоже целая история. Но суть в том, что в тот период моей жизни, когда все было плохо, ты дал мне что-то хорошее. Что-то, за что можно было держаться. Когда я вернусь в Балтимор, открою свою кондитерскую. И все это началось с тебя. За что я тебе и благодарна.

Он вдруг почувствовал себя поверженным в прах. Она была слишком великодушной.

— Я не дал тебе ничего, кроме боли. Как можно за это благодарить?

— Я научилась помнить только хорошее.

Савьер не знал что сказать. Долго мялся, а потом спросил:

— И это еще не самое важное?

Она улыбнулась.

— Нет.

С одной стороны, ему очень хотелось знать. С другой стороны, ему еще сильнее хотелось, чтобы это длилось подольше. Как бы ни мучило его любопытство, он был готов жить в предвкушении вечно, если это означало, что Джулия будет рядом. Пусть даже так.

Савьер открыл коробку с тортом. Он обожал торт «Колибри». Ему стоило немалых трудов сдержаться и не начать поглощать его прямо сейчас, отламывая куски руками. Когда он был маленьким, мама пыталась прятать от него сласти, но он всегда их находил. Просто не мог по-другому. Тогда он еще не научился сопротивляться.

Эту неодолимую тягу к сладкому Савьер унаследовал от деда. Вот почему они всегда были особенно близки. Ближе, чем со всеми остальными членами семьи. Именно дед научил его «отключаться» и усмирять эту страсть — после стольких мучений с больным животом. И еще он сказал Савьеру, что не все видят то, что видит он сам, и лучше вообще ничего никому не рассказывать. Или рассказывать только тем, в ком ты уверен.

Савьер давно научился абстрагироваться от своего странного дара и только когда волновался или сильно уставал, вдруг нечаянно видел серебристую дымку, струящуюся из окон, или взвихренные искры над коробкой для завтраков у кого-нибудь из детишек на улице. Сознательно он включал этот радар только по четвергам, когда Джулия пекла торты по вечерам. Она пряталась от него, но он знал, чем она занимается. Она была мастером своего дела. Запах, идущий от ее тортов, сводил с ума. Савьер был потрясен. Это он ее вдохновил!

— Ты единственная, кому я рассказывал о своей тяге к сладкому, — признался Савьер.

Он не рассказывал об этом даже бывшей жене.

— Жаль тебя огорчать, но это ни для кого не секрет.

Савьер быстро закрыл коробку, пока еще мог устоять перед искушением. Он показал головой.

— Ничего не получится. Можешь сколько угодно язвить и насмешничать, но мы оба знаем, что у тебя ко мне слабость.