|
Голубой дым окутывал его. От одного взгляда его блестящих глаз у меня в горле пересохло. Я откашлялся и возвестил, что написал рассказ. Баба кивнул, вежливо улыбнулся и рек: – Очень хорошо. И больше ничего не сказал, только смотрел на меня сквозь клубы дыма. Я застыл на месте. Простоял я так, наверное, меньше минуты, только минута эта до сих пор кажется мне вечностью. Секунды падали редко-редко, их разделяла пропасть. Сырой воздух сгустился вокруг меня, стало трудно дышать. Баба не сводил с меня глаз и не изъявлял ни малейшего желания ознакомиться с творчеством сына. Как всегда, меня спас Рахим-хан. Он протянул руку и наградил меня улыбкой, в которой не было ничего деланно-вежливого. – Будь любезен, Амир-джан, дай мне свой рассказ. Мне просто не терпится прочесть. Баба почти никогда не добавлял ласкового «джан» к моему имени. Отец пожал плечами и поднялся с места. Похоже, Рахим-хан и его вызволил из неловкого положения. – Да, передай свою работу Рахиму-кэка. Пойду к себе, мне еще надо переодеться. Где те времена, когда я готов был молиться на Бабу? Сейчас я готов был вскрыть себе вены и истечь кровью. Поганой кровью, унаследованной от него. Через час, когда уже смеркалось, друзья отправились на машине отца на какой-то раут. На пути к выходу Рахим-хан присел передо мной на корточки, протянул мне мой рассказ и еще какой-то сложенный листок, улыбнулся и сказал: – Это тебе. Потом прочтешь. Помолчав, он сказал еще кое-что. Всего одно слово, но оно вдохновило меня на писательский труд больше, чем самые цветистые комплименты издателей. Это было слово: – Браво. Потом, когда они ушли, я сидел на кровати и горько жалел, что Рахим-хан – не отец мне. Я представил Бабу с его неохватным торсом, его крепкие объятия, и запах одеколона по утрам, и колючую бороду. И вдруг ощутил такую вину перед ним, что мне стало плохо. В туалете меня вырвало. Ночью, свернувшись клубком в постели, я вновь и вновь перечитывал записку Рахим-хана. Амир– джан, Мне чрезвычайно понравился твой рассказ. Машалла[13 - Слава Богу (арабск.).], Аллах наградил тебя особым талантом. Теперь твой долг развить его, ибо тот, кто растратит зря Божий дар, подобен ослу. Свой рассказ ты написал совершенно грамотно и стилистически своеобразно. Но больше всего меня удивило, что в нем присутствует ирония. Возможно, это слово тебе еще не знакомо. Однажды ты поймешь его смысл. Пока скажу только, что многие писатели всю свою жизнь стараются внести в свое творчество иронию, и не у всех выходит. У тебя получилось уже в первом рассказе. Моя дверь всегда открыта для тебя, Амир-джан. Любой твой рассказ будет мне в радость. Браво. Твой друг Рахим. Вдохновленный словами Рахим-хана, я схватил листочки и помчался вниз, где в вестибюле на тюфяке спали Али и Хасан. Им полагалось ночевать в господском доме только в отсутствие Бабы, чтобы я оставался под присмотром Али. Я принялся трясти Хасана за плечо и, когда он проснулся, сообщил, что хочу прочитать ему рассказ. Он протер заспанные глаза и потянулся. – Прямо сейчас? А сколько времени? – Неважно сколько. Это особенный рассказ. Я сам его написал. Лицо Хасана осветила радость. – Тогда я должен послушать. – Он уже сбрасывал с себя одеяло. Мы прошли в гостиную к мраморному камину. Уж сейчас-то я читал слово в слово, ничего не добавляя от себя, ведь автор был я сам! Хасан – прекрасный слушатель – весь погрузился в фабулу, лицо его менялось в зависимости от тональности повествования. |
