– Боб, – просипел я, стоило ей скрыться в люке. – Что случилось?

– Не знаю точно, – отозвался Боб, приглушив голос. – То ли они стерлись, то ли она использует какую-то новую косметику для рук. Ну, когда она накалывала эти свои татуировки, у нее еще сохранялся детский жирок, так что рано или поздно они не могли не измениться, но…

– Да не с ней! – прорычал я, пестуя в раскалывавшемся от боли мозгу картины изощренной мести. – Со мной.

– А-а… – спохватился Боб. – Модель словно что-то ударило, сильно. Вихрь энергии. Бабах. Твою ментальную камеру сгорания прямо изнутри вспышкой осветило.

– Очень плохо?

– Трудно сказать. Сколько я пальцев показываю?

Я вздохнул.

– Очень ли плохо все с Маленьким Чикаго, Боб?

– А-а. Выражайся поточнее, ладно, Гарри? Могло быть и хуже. Неделя ремонта, это максимум.

Я застонал.

– Все слишком громко и ярко, – я попробовал пошевелить руками-ногами. Это причиняло боль – странную такую, тягучую, но все же они меня слушались. – Так что же, все-таки, случилось?

– Повезло тебе, вот что. Что-то такое, на что ты там напоролся, отвесило тебе хорошую плюху психической энергии. Впрочем, физически ей пришлось преодолевать сначала закоулки модели, а потом твой порог. И то, и другое ослабило энергию удара, иначе…

– Иначе что? – поинтересовался я?

– Иначе ты бы не маялся этой головной болью, – сказал Боб, и огоньки в глазницах черепа мигнули и погасли.

По лестнице снова загрохотали Моллины бутсы. Она поставила на стол пару свежих свечей, сделала глубокий вдох, зажмурилась и очень старательно произнесла заклинание, каким я обычно пользуюсь, воспламеняя их.

Свет почти материальными лучами вонзился мне в мозг. Больно было – хоть волком вой. Я дернулся и прикрыл лицо рукой.

– Ой, простите, – спохватилась она. – Я вас здесь, внизу, даже разглядеть не могла, вот и…

– В следующий раз просто ткни меня в глаз карандашом, – буркнул я, отойдя немного от потрясения.

– Простите, Гарри, – повторила она. – Аспирину дать?

Я молча протянул руку, и она сунула в нее пузырек с таблетками, а в другую – стакан холодной воды. Я откупорил пузырек зубами, вытряхнул в рот несколько таблеток и запил их водой. Потом, совершенно обессиленный этими действиями, вытянулся на полу и лежал так, жалея себя, пока болеутоляющее не начало действовать.

– Молли, – дошло до меня. – У нас что, разве урок сегодня?

– Нет, – успокоила она меня. – Но сержант Мёрфи звонила нам домой – искала вас. Она сказала, вы не отвечаете на звонки. Вот я и решила заехать, проверить, все ли в порядке.

– Что ж, очень кстати, – хмыкнул я. – Проблем с оберегами не было?

– На этот раз никаких.

– Хорошо, – я медленно открыл глаза, давая им возможность привыкнуть к ослепительному сиянию свечей. – Мыш. Мыш, возможно, очень хочет, чтобы ты выпустила его прогуляться.

Я услышал что-то, похожее на стук копыт нетерпеливого жеребца и, сощурив взгляд, посмотрел наверх. Мыш просунул морду в отверстие люка, каким-то образом изобразив на ней встревоженный вид.

– Я в порядке, паникер ты этакий, – заверил я его. – Иди, гуляй.

Молли поднялась на несколько ступенек и вдруг застыла, глядя сверху на Маленький Чикаго.

Я нахмурился. Потом заставил себя встать, посмотрел на стол и нахмурился еще сильнее.

В металлической столешнице зияла дыра – примерно в том месте, где Серый Плащ спустился в Преисподнюю.